Генрих Цывинский - Пятьдесят лет в Российском императорском флоте

Пользуясь близостью отсюда г. Милана, мы выбрались на один день туда. Самое интересное здание — это, конечно, собор, весь из белого мрамора с целым лесом тонких изящных готических игл; он грандиозен, велик и прекрасен. Ни Кельнский собор, ни парижский Notre Dame, ни лондонский Парламент, ни дворцы и мечети Стамбула не производили на меня такого впечатления, как этот величественный монумент творения Леонардо да Винчи. Мы долго любовались им, обходя со всех сторон. А войдя внутрь и ощутив сразу приятную прохладу, мы долго оставались в немом молчании, восхищаясь необычайной высью готических колонн; точно три исполинских аллеи подпирали небо стрельчатыми сводами. Сев на скамью, я оставался долго в божественном настроении, забыв невольно о внешнем материальном мире, нет никаких желаний, тело отсутствует вовсе, а душа дремлет где-то далеко в потустороннем мире…

Потом осмотрели знаменитый старый оперный театр Scala, затем новый пассаж Короля Гумберта, памятник Леонародо да Винчи, городской сад. В августе мы отправились в Венецию. Поезд проходил по долине Ломбардии (река По) через Верону, Падуа, и к 5 часам вечера мы прибыли в Венецию. Мы сели в гондолу и плыли до конца Canale Grande, за палаццо Дожей мы вышли на пристань у памятника Виктору-Эммануилу и взяли 2 номера в Hotel «Angleterre», переделанном из старинного дворца в отель. Отель был обставлен с английским комфортом, и хозяин его, очевидно, старался оправдать название отеля и держал изысканный, обильный английский стол. В меню обеда, кроме нескольких мясных блюд, всевозможных «regetables» и салатов, подавались после мороженого различные фрукты, обложенные льдом; тут были персики, нежные и крупные, с добрый апельсин величиной клубника, бананы, ананасы, кофе с ликерами, и после всего уже на веранде подавалась желающим традиционная сода-виски. Можно только удивляться, что в такую жару английский желудок способен переваривать столь обильный стол. Это я видел повсюду в английских колониях: в тропиках, в Индии, на Дальнем Востоке — во всех отелях, сверх десятка различных блюд, подается в конце обеда рис, приправленный обжигающим рот кэри, chotney, пикулями и экзотическими соями с каенским перцем и горчицей.

После обеда мы вышли на площадь Святого Марка, где по вечерам играет военный оркестр и собирается вся приезжая публика. В многолюдной толпе гуляющих слышен говор на всех языках мира, а на краях площади, возле ресторана, на расставленных скамьях собирается дамская публика, лакомящаяся мороженым и холодной водой. Когда на воротах собора две фигуры с молотами пробьют 10 час, музыка прекращается и публика расходится по домам.

На утро мы осмотрели внутри собор Св. Марка, поднялись на отстроенную вновь кампаниллу (старая кампанилла за несколько лет перед тем, простояв 4 с лишком века, в одно прекрасное утро без всяких видимых причин вдруг упала и рассыпалась в кучу кирпичей и мусора, теперь она реставрирована), откуда открывается вид на всю венецианскую лагуну с близлежащим островом Lido. Осмотрели палаццо Дожей с его историческими залами, картинною галереею и подвальными конурами, где некогда томились политические узники и где их казнили, и оттуда тела их выбрасывали в канал. Мост вздохов «Ponte suspire» соединяет дворец с мрачным зданием тюрьмы, куда отправлялись на долгосрочное заключение осужденные в «совете 12 судей» преступники. В этой тюрьме отсиживала заключение известная русская графиня Тарновская, осужденная венецианским судом за убийство своего любовника в конце 1890-х годов.

Мы простились с прекрасной Венецией. Выйдя из Венеции, поезд вначале проходит по длинной дамбе над водою Лагуны и, обогнув долину, вступает в гористый Триест, проскакивая из туннеля в туннель. Отъехав из Венеции и осмотревшись по сеткам вагона, я заметил отсутствие своего чемодана и послал телеграмму в отель, прося разыскать и прислать его в Вену. Впоследствии оказалось, что носильщик положил чемодан ошибочно в миланский поезд. Через неделю я получил чемодан из петербургской таможни в совершенной целости.

Корабли Балтийского флота на якорной стоянке. 1910-е гг

В Вене до отхода вечернего поезда мы успели объехать в коляске город. На русской границе вошли к нам в вагон обычные таможенные чиновники и жандармы для проверки паспортов и заперли нас в вагоне до окончания скучной процедуры. В Варшаве мы не останавливались, поезд прямого сообщения прошел там прямо на Петербургский вокзал. Вильно миновали ночью, а на утро в Режице вышла нас встретить дочь Наташа (там служил ее муж). Поезд стоял лишь 8 минут. К полудню прибыли в Петербург. Сын Жорж, окончив кампанию, вернулся на следующий день.

В октябре наш судостроительный завод в Ревеле был готов, и на торжественное открытие завода правление пригласило высшие морские власти с Морским министром во главе. Опять был нанят особый поезд; парадный обед устраивал Кюба, привезя из Петербурга своих лакеев и всю сервировку. На эллингах завода была торжественная закладка заказанных нам крейсеров и миноносцев. Серебряные доски с именами судов укладывал Морской министр.

Зима 1913–1914 года протекала в Петербурге нормально. Политическое спокойствие обеспечивалось Государственной Думой 3-го созыва с большим перевесом правых партий (октябристы и монархисты) с председателем Родзянкой во главе. Кадеты и левые партии потеряли апломб и поддержки не имели. Выступления Милюкова, Родичева, Шингарева, Керенского и Чхеидзе встречались или молчанием, или остротами Пуришкевича. Премьер Коковцев, умевший спокойной иронией отвечать на запросы левых партий, всегда получал поддержку значительного большинства Думы.

В феврале 1913 г. с большой помпой праздновалось 300-летие царствования Дома Романовых; три дня Петербург был убран флагами, а по вечерам иллюминован. Столичное общество с беззаботным оживлением забавлялось на балах, в общественных собраниях, в театрах, в опере и балете. При дворе давались балы, а в дворцовом театре с громадным успехом была разыграна драма «Царь Иудейский» — сочинение Великого Князя Константина Константиновича, в котором сам автор изображал Иосифа Аримадейского. Царь был спокоен, Наследник подрастал и был здоров, и Гришка Распутин был в полной силе. Однажды вечером он «почил» своим присутствием дом одной светской барыни. И я «удостоился» видеть в первый раз близко этого грязного распутника. Это крупный мужик, с обликом соборного дьякона, с большой бородой и слегка лысой гривой; поверх голубой шелковой косоворотки одет длиннополый черный сюртук, шаровары взаправку и сапоги бутылкой; огромные руки с черными ногтями, и на потном широком лице выступают запавшие похотливые глаза, приводившие в блудный экстаз его пожилых поклонниц. Выпив за ужином несколько бокалов вина, он уехал к своим арфисткам. Хозяйка дома, психопатка бальзаковского возраста, была от него в восторге. Она мне признавалась, что от его взгляда она всю ночь не могла заснуть.