Вячеслав Маркин - Кропоткин

Из Петрограда приходит письмо директора только что организованного большого и уникального по своему содержанию Центрального географического музея В. П. Семенова-Тян-Шанского, сына «патриарха российской географии» Петра Петровича Семенова, под руководством которого Кропоткин работал в Географическом обществе полвека назад. Вениамин Петрович напомнил, что в раннем детстве, когда Петр Алексеевич был частым гостем в их семье, он много с ним общался. Теперь он сообщил, что музейный совет постановил присвоить Кропоткину звание почетного сотрудника музея. В ответ вместе с благодарностью из Дмитрова от старейшего члена Русского географического общества пришла поддержка «смелой мысли музея» и пожелание успеха: «Он будет приучать нас смотреть на Земной шар как на живое целое».

Примерно в то же время Петр Алексеевич получил письмо из Швеции, в котором содержалось приглашение от Шведской младосоциалистической партии переехать в их страну, а вместе с Ним поступило обращение к правительству Советской России с просьбой не препятствовать его выезду с семьей за границу. Несмотря на то, что Кропоткину жилось тогда очень тяжело (кроме того, что не хватало продовольствия, работать над «Этикой» ему приходилось без необходимых книг, дров, электричества), его ответ был вполне определенным. Он решительно отказался покинуть Россию, несмотря на то, что за три года пребывания на родине существенно изменил свои взгляды на положение в стране. К середине 1920 года у него сложилось определенно отрицательное отношение к происходящему процессу формирования централизованного государства. Оно изложено им в письме-послании, переданном делегации английских лейбористов, посетившей его в Дмитрове в июне 1920 года.

В конце октября 1920 года в Дмитров приехал скульптор Илья Гинцбург по поручению директора Географического музея в Петрограде В. П. Семенова-Тян-Шанского. Вместе с письмом об избрании Кропоткина почетным членом только что организованного музея он передал просьбу — вылепить для этого музея бюст Петра Алексеевича. Два дня он провел за работой; несколько лет назад он уже лепил Кропоткина. Сейчас они говорили о Географическом музее, о юношеских путешествиях в Сибири, о работе над проблемой древнего оледенения, о сотрудничестве в географических обществах Петербурга и Лондона.

— Да, это было лучшее время, — со вздохом закончил свой рассказ Кропоткин.

— О чем вы пишете теперь? — спросил Гинцбург. — Вероятно, события последнего времени дали вам огромный материал?

— О, нет, — отвечал Петр Алексеевич, — пишу об этике.

Работу в Дмитрове над рукописью второго тома «Этики» в неимоверно трудных бытовых условиях тех лет — к ним надо добавить еще преклонный возраст и плохое здоровье — следует считать тем «саморасточением», о котором Кропоткин писал. До мая 1920 года с ним работала машинистка Дмитровского союза кооператоров, но, когда она уехала, ему пришлось перепечатывать рукопись самому. Он не мог работать в библиотеках и использовал лишь свои многочисленные выписки из книг, которых много накопил за долгую жизнь.

Неоконченная «Этика» Кропоткина — его «лебединая песнь». В ней — последние его мысли, последние обобщения… Это как бы дань родине, которую он покинул беглым узником более сорока лет назад и куда наконец вернулся. Это и его завещание.

Конечно, Кропоткин не мог предположить, что один из тех русских социал-демократов, которых он слушал в Лондоне в 1907 году и презрительное отношение которых к крестьянству его просто возмутило, возглавит Россию, только что освободившуюся от самодержавия. Но так получилось в результате разгоревшейся борьбы за власть. Впрочем, борьбы почти не было: просто большевики вырвали эту власть у слабо державшегося за нее Керенского. Кропоткин видел непоследовательность политики Временного правительства, его медлительность в решении проблем, связанных с землей и организацией местного самоуправления. Большевики же с их лозунгами «Землю — крестьянам!» и «Вся власть Советам!» обещали решительные действия в этих направлениях. К тому же Ульянов-Ленин совсем неплохо писал о государстве, правильно понимая его как аппарат для насилия и угнетения. который в будущем будет упразднен, подчеркивая, что в этом он вполне согласен с анархистами.

Советы были созданы впервые во время революции 1905 года творчеством народных масс, и Кропоткину казалось, что ассоциация этих рожденных на местах органов самоуправления сможет заменить централизованную власть государства и обеспечить обществу политическую свободу. Надежды на торжество экономической свободы он связывал с кооперативным движением, тоже зародившимся «снизу». Поэтому он, хотя и очень сдержанно, поддержал произведенный большевиками при содействии левых эсеров и анархистов переворот в октябре семнадцатого.

Разочарование наступило достаточно быстро, но все же оставалась надежда на то, что сама жизнь заставит новую власть приступить к строительству общества подлинного народовластия, а не возвращаться к централизованному государству. Обстоятельства, однако, складывались крайне неблагоприятно. Провозглашенная большевиками диктатура пролетариата, разгон ими Учредительного собрания, в котором они не получили большинства, устранение из правительства представителей других социалистических партий — все это вызвало отрицательную реакцию в широких кругах общества. В 1918 году советское правительство приняло ряд мер, получивших название «политики военного коммунизма». Была национализирована вся крупная, средняя и большая часть мелкой промышленности, управление которой строилось на основе строгой централизации, запрещена частная торговля, введены нормированное снабжение и система обязательной сдачи излишков продовольствия (продразверстка). Дело завершило введение цензуры и закрытие нелояльных правительству газет и журналов, в том числе старейших в России журналов «Русская мысль», «Нива», «Русское богатство». Начались массовые аресты, а потом и расстрелы. Все это свидетельствовало о том, что в стране утвердилась жесткая диктатура одной партии, возродилось своего рода самодержавие, о чем еще много лет назад предупреждал Кропоткин в своих «Речах бунтовщика».

Разгорелась гражданская война, в которой против новой власти выступили и монархисты, и сторонники капиталистического развития страны, и эсеры, и социал-демократы (меньшевики). Поддерживая противников режима, страны Антанты начали открытую интервенцию. Противники «диктатуры пролетариата», среди которых оказались и эсеровские наследники «Народной воли», возродили применявшуюся ими при царизме тактику индивидуального террора. В Петрограде были убиты председатель местной ЧК Урицкий и комиссар по печати Володарский, а потом газеты сообщили, что 30 августа 1918 года в Москве во время митинга на заводе Михельсона совершено покушение на жизнь Ленина. Была задержана эсерка, бывшая анархистка, прошедшая каторгу Акатуя, Фанни Ройтман (Каплан). Ее расстреляли, но сразу же появились сомнения в том, что именно она стреляла в Ленина.