Геннадий Обатнин - История и повествование

В бессмертной шахматной партии между Думой и властью это был в ту минуту гениальный шах и мат сторонников Николая второго. И этот шаг сделал Керенский [441].

Контроль над арестованными сановниками повышал авторитет Керенского. Необходимость возмездия «слугам режима» была важным аргументом, когда он требовал от Петроградского Совета одобрить свое вхождение во Временное правительство. И этот довод представлялся многим депутатам Совета важным: «Если бы, действительно, Керенский не вошел в министерство, не взял бы этого портфеля и без согласия Исполнительного комитета, то что было бы тогда с этим министерством? Там был бы московский адвокат Маклаков, но если бы это было так, разве были бы арестованы все лица, арестованные сейчас, и было бы сделано то, что сделал Керенский, наш Керенский?» [442]

После Февраля появлялись публикации, освещавшие героическую роль Керенского в революции. Но ходили и слухи, представлявшие его как кровожадного бунтовщика. Правда, в прессе эти слухи появились лишь осенью. Газета В. М. Пуришкевича задавала Керенскому вопрос от лица «русского общественного мнения»: «Правда ли, что, когда 28 февраля в Государственную Думу одна из частей войск привела своих избитых и связанных офицеров, и они обратились к вам с просьбой о заступничестве, вы ответили: — „Ничего, пусть! Своим поведением офицеры заслужили этого!“» [443].

Но в первые месяцы после Февраля роль Керенского в революционных событиях придавала ему статус «вождя свободы». Сторонники его писали о том, «кому мы в значительной степени обязаны совершившимся переворотом и кто принял власть из рук самого народа» [444].

Став министром юстиции, Керенский продолжал осуществлять контроль над высокопоставленными арестантами, а после ареста царской четы — и над ними. «Пленение» императорской семьи имело немалое символическое значение, и это объективно усиливало личную власть министра юстиции. При этом одни считали Керенского гарантом свершения революционного возмездия, а другие полагали, что лишь он спасает императорскую семью и других пленников революции от гнева «черни» [445]. Себя же Керенский аттестовал как стойкого борца с врагами народа: «Я знаю врагов народных и знаю, как с ними справиться» [446].

По этим вопросам в стране внешне существовало согласие. Правда, арестованные сановники, их друзья и родные иначе относились к Керенскому. Затем в эмиграции они даже писали, что «по почину господина Керенского была образована первая Всероссийская Чека» [447]. Но в первые месяцы революции никто эти мероприятия открыто не критиковал. Это также укрепляло положение Керенского.

Для немалой части современников Г. Е. Львов и Керенский олицетворяли Временное правительство. Д. В. Философов писал: «В составе нашего правительства есть два министра, самые имена которых как бы служат символом свободной России, дают программу работы и пределы свободы. Я говорю о муже совета и закона князе Львове, о пророке и герое русской революции Керенском» [448].

Все эти действия помогали Керенскому обрести статус и титул «борца за свободу». Уже 4 марта Казанский социалистический студенческий комитет обращался к Керенскому: «В лице вас, дорогой товарищ, приветствуем всех борцов за свободу, кровью, болью и трудом которых в жизнь вошли наши идеалы. Вам, товарищ социалист, как лидеру, благодарно жмем руку». И в других письмах и резолюциях того времени он упоминается как «борец за свободу» [449].

Обращение такого рода содержалось и в резолюциях партийных собраний. Так, конференция эсеров столицы направила Керенскому в начале апреля следующее послание: «Петроградская конференция партии социалистов-революционеров горячо приветствует в Вашем лице, Александр Федорович, стойкого, неустанного борца и защитника интересов всей революционной демократии» [450]. Тем самым образ «борца за свободу» получал санкцию важного партийного форума.

Жизнеописания должны были подтверждать статус «борца за свободу», при этом биография порой превращалась в политическую агиографию. Дружественные Керенскому пропагандисты так описывали его жизненный путь: «Дореволюционная борьба, застенки и нагайки павшего режима выковали этого народного героя, имя которого не только перейдет в историю, но и займет место в лучших народных легендах и сказаниях о „втором смутном времени на Руси“» [451].

Деятельность Керенского в дни Февраля также повлияла на оформление его образа героя революции. Так, граждане Вольска, гордившиеся своим депутатом, писали ему 4 марта: «Ваш подвиг будет жить в истории». На следующий день и общество сапожников-потребителей этого города послало приветствие «покрывшему себя неувядаемой славой герою России». Резолюция крестьян-трудовиков Саратовской губернии, принятая в тот же день, гласила: «В исторические дни ваш голос прозвучал как колокол на башне вечевой в дни торжеств и бед народных» [452].

З. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковский и Д. В. Философов также направили приветствие Керенскому, выделяя его роль в революционные дни: «Вместе со всей Россией мы посылаем слово любви Вам, Александр Федорович, — истинному герою восстания народного» [453]. Особенно интересна позиция Философова, который до революции был, по словам Гиппиус, «кадетствующим», «вечным противником Керенского». В тот же день Философов записал в своем дневнике: «Все больше выясняется роль А. Ф. Он оказался живым воплощением революционного и государственного пафоса. Обдумывать некогда. Надо действовать по интуиции. И каждый раз у него интуиция гениальная. Напротив, у Милюкова не было интуиции» [454].

На следующий день Философов написал Керенскому личное письмо, оно позволяет уточнить характеристику «героя восстания»: «Считаю своим святым долгом благоговейно пожать Вам руку и сказать Вам, что именно Вы в трудную ночь с 1-го на 2-е марта спасли Россию от великого бедствия. Только человек высокой моральной чистоты, только подлинный гражданин, мог в эти трудные часы с таким святым и гениальным энтузиазмом овладеть положением. Тяжелая болезнь все еще держит меня в своих руках. Не знаю, долго ли проживу. Но если судьба не позволит мне увидеть победы революции, то все-таки я уйду из этого мира гордым и спокойным гражданином, благоговейно поминая Ваше имя. Сердечно любящий Вас, и беспредельно уважающий. Д.Ф.» [455].

Иногда Керенский прославлялся как «освободитель». Именно такой образ на какое-то время утвердился в массовом сознании. В адрес «борцов за свободу и право» Н. С. Чхеидзе (председателя Исполкома Петроградского Совета) и Керенского поступали письма и резолюции, восхвалявшие «вождей»: «Честь и слава вам, героям и освободителям народа» [456]. Этот образ некоторое время использовался даже пропагандистами австро-венгерской армии; в одной листовке, адресованной русским солдатам, говорилось: «Ваш верный товарищ Керенский, как освободитель народа, взял всю власть в свои руки и обещал народу, что война скоро кончится» [457].