Всеволод Багно - На рубеже двух столетий

Титулованный как «канонарх всех обезьяньих хоров» (в документах ремизовской «Обезьяньей Великой и Вольной Палаты») и «метроном», Сувчинский стал для Ремизова консультантом по вопросам музыкального искусства, и в особенности древнерусского церковного пения. Многие письма периода после Второй мировой войны, сохранившиеся в архиве Ремизова, служат подтверждением деятельной дружбы Сувчинского с Ремизовым и его многочисленных попыток наладить контакты Ремизова с французским музыкальным и литературным миром.

Письма Сувчинского публикуются по автографам, разбросанным по альбомам, которые Ремизов составлял в 1940-е годы. Эти альбомы входят в состав Ремизовского архива (Aleksei Remizov and Serafima Remizova-Dovgello Papers), находящегося в Амхерстском центре русской культуры (Amherst College. Amherst Center for Russian Culture).

Fischwasser, bei Dobrilugk.

Niederlausitz.

Frau A. Niekel.

<���июль 1922 r.>

Вот уже 10 дней, как мы в деревне [1908]. Здесь чудесно: поля, леса и болота. И названия все русские: Dobrilugk, Lugau, Kriniz…

На днях получил письмо из России, от Яворского [1909], большого друга моего, который в настоящее время, если не ошибаюсь, первый человек в России «по делам музыки» (письмо привез, кажется, Штернберг [1910]), которое меня очень размятежило.

Яворский зовет к себе, в Москву работать [1911]. Обещает интересную работу.

С одной стороны, я хорошо знаю, что значит работать в революционное время (а ведь революция все продолжается, пусть отгорела, но дотаскивается!) в области «культуры». В такие смутные годы — культура делается сама, без помощи человеческой, а все, что стараются насадить и развить люди, — носит характер временный, дон-кихотский и просто ненужный.

Но с другой — Россия влечет к себе помимо всего.

Все думаю, думаю и окончательно запутался в самом себе. Да и не знаю, как встретят меня в Москве как «евразийца»? Больше чем когда-либо становится тошно от «официального» курса России…

Вот я решил и спросить Вашего совета и, если Вам будет незатруднительно, — буду очень благодарен за ответ.

Яворский — это один из замечательнейших людей нашего времени. Такого музыканта-ученого, думаю, что второго нет даже среди «романо-германских хищников», как называет Трубецкой Европу [1912].

Простите, что беспокою Вас, и буду надеяться, что Вы найдете минуту времени и напишите.

Глубокий поклон Серафиме Павловне.

Искренно преданный

Сколько здесь зайцев и диких коз!

Как адрес А. Белого? [1913]

Когда и куда собираетесь ехать?

Fischwasser.

7.8.22.

Грамоту Вашу получил [1914]. Спасибо за нее большое! Я окончательно решился: — подожду, в Россию пока не поеду, хотя, как выяснилось, работа предстояла бы интересная. Меня звали чуть ли не на должность ректора Высшего института Музыкальной Науки [1915]. Работа в этом институте шла интересная и новая, но, судя по письмам, все перессорились и разошлись. Вчера получил из Петербурга, от близкого человека письмо, которое меня окончательно убедило, что ехать в Россию сейчас нельзя. Письмо — трудное. Видно, что все друг перед другом раболепствуют, друг друга боятся. Во всем дипломатия, тактика, фальшь — какое-то сплошное Министерство иностранных дел — а в корне — ложь, зависть, недоброжелательство. В Москве — лучше. В Петербурге — все те же люди — среди друг друга толкаются и топчутся на месте.

Владимир Васильевич [1916], говорят, в тяжелом духовном угнетении. Семейная жизнь его не ладится. О «Поэме» — пишут баснословно [1917]. Опасаются даже за психическое здоровье Гиппиуса — настолько он весь в творческом напряжении. Бенуа, говорят, совсем старик! [1918]

Получил письмо от о. Тихона, настоятеля Берлинской Церкви [1919]. Приходский Совет решил строить храм. Деньги есть. Не знаете ли архитектора, настоящего человека? Я писал о. Тихону свое мнение: Церковь д<���олжна> б<���ыть> — Храм-Памятник (как строили в настоящее православное время!), а не молельный дом или молельная комната (домовые церкви!). Памятник современной веры нашей. Для этого нужно творчески осознать сущность наших нынешних религиозных переживаний и суметь их выявить и утвердить. Хватит ли на это сил? Боюсь, что все кончится «оберпрокурорским» стилем Александра III, мясом Васнецова [1920]и костюмами Нестерова [1921]. Но все-таки помочь им нужно. Может быть, Серафима Павловна войдет в строительный комитет [1922]. Я пока отказался, т<���ак> к<���ак>, не зная состава его, боюсь попасть в общество Марковых [1923]— они ведь считают себя ревнителями официального Православия! Нет ли учеников Покрышкина [1924]? Думаю, что Лукомского [1925]звать не стоит — он давно стал эстетической мумией.

Мои грибные страсти расходились! Сколько здесь грибов, белых, подосиновиков, подберезовиков! И т. д…

Глубокий поклон Серафиме Павловне.

Жена моя [1926]Вам кланяется!

<���август 1923 г.>.

К большому сожалению, я не могу быть у Вас, т<���ак> к<���ак> приехал Савицкий [1928]и Трубецкой [1929]и необходимо с ними вести переговоры относительно изданий [1930]. Глубокий поклон Сер<���афиме> Павл<���овне> и Льву Исаковичу [1931]. Как только они уедут — зайду к Вам.

6 августа 1927.

Вы меня вдвойне огорчили: известили, что из первоначального плана дать в Commerce [1932] ряд Ваших рассказов в конце концов вышло так мало проку, и тем, что — как мне показалось — Вы в чем-то вините меня.

Вот этапы этого дела: я лично говорил с кн. Бассиано [1933]о Вас, и она <���очень?> заинтересовалась; я лично передал книги Гротхейзену [1934]и переводил с его знакомой, «коммунисткой» [1935], несколько рассказов, чтобы дать ему представление о них; я лично несколько раз спрашивал у кн. Бассиано о судьбе переданных книг, и она каждый раз отвечала, что они «в работе» и проч.

Речь всегда шла, насколько я знаю, о печатании серии рассказов. Говорю Вам обстоятельно на основании слов Гротхейзена и самой кн. Бассиано.

Что произошло в дальнейшем — я не знаю, т<���ак> к<���ак> давно не был у Бассиано. Правда, я ни в чем не виновен и хотел и хочу сделать только лучше!..

В понедельник разузнаю все у Д<���митрия> П<���етровича> [1936]и тогда сообщу Вам.

Сердечный привет Серафиме Павловне

Привет Вам

28/V/28.

На Ваш вопрос трудно ответить, т<���ак> к<���ак> русских книг по церковному пению (Разумовского [1938], Смоленского [1939], Преображенского [1940], Металлова [1941], Аллеманова [1942]и др.) здесь — во Франции не найти.