И. Родионов - Наше преступление

117

йвана, н здоровой рукой онъ сталъ гладить наклонѳн-ное лицо матери. Онъ замѣтилъ, что лежитъ на за-грязненной имъ иостели, и это было ему непріятно и стыдно. Опъ безпокоился и дѣлалъ усилія пере-вернуться съ лѣваго бока на спину. Бабы угадали ѳго жѳланіе и общими усиліями приподняли Ивана на -рукахъ. Онъ обвисъ и показался имъ куда тяже-лѣе, чѣмъ былъ раныпе, когда онѣ его, безчувствен-наго, по нѣсколько разъ въ день перекладывали съ боковъ на спину и обратно. Однако, когда онѣ при-подняли его и, быстро сбросивъ грязную простыню, постлали на тюфякъ чистую, онъ самъ перевернулся и легъ на спину. ' _

Лежа въ новомъ положеніи, Иванъ здоровой рукой крѣпко сжалъ руку жены и, глядя въ ея лицо, не переставалъ безмолвно плакать.

Елена подставила Катеринѣ табуретку и та, не отнимая своей руки изъ руки мужа, осторожно при-двинула ее ногой къ кровати "и сѣла на неѳ.

«Ну, што-жъ, отмучался, — подумалъ онъ о себѣ. — Вотъ какъ ихъ оставить? Кабы достатки... а по чу-жимъ людямъ таскаться — не ладное дѣло. Чужой хлѣбъ горекъ, чужой уголъ не грѣетъ!..»

Особенно ему жаль было жены. Осматривая ее, онъ покосился глазомъ на округлый, сильно выдав-шійся животъ ея, вспомнилъ, что она на сносяхъ, и въ голову ему нахлынули тѣ радостныя мысли, которыя онъ лелѣялъ въ послѣднія недѣли.

«Красные сапожки... да, — сказалъ онъ себѣ. — Катя обѣщалась родить сынишку, а я хотѣлъ обрядить его въ красные сапожки... и шапочку тепленькую съ наушниками, штобы на улицу выходить съ имъ. До-ждусь ли сынишку-то? Ишь какой я недужный!»

И Иванъ все плакалъ и не выпускалъ изъ своей руки руку жены и все глядѣлъ на нее, не отрывая евоего зрячаго глаза Ги

118

Пѳредъ глазомъ стало рябить и все закрываться досадЛивой, мигающей сѣткой и Ивану всѳ хотѣлось смахнуть эту сѣтку, но она становилась всѳ гуще и непроницаемѣе... Исчезли уже и жена, и сѣрая стѣна, улетучились ;и сладкія мечты о будущемъ сынишкѣ и красныхъ сапожкахъ. Онъ уже давно пересталъ пла-кать; зрячій глазъ ѳго на половину закрылся и только отзвукъ послѣдней забытой мысли ёще виталъ гдѣ-то въ его мозгу. «Дождусь-ли? — спросилъ онъ. — Кого?»

И ему почудилось. что кто-то невидимый, но близкій прикоснулся къ нему, и его-то онъ дожидался. Онъ содрогнулся отъ непонятнаго ужаса. Невидимый уда-лился.

Теперь Иванъ ѣхалъ по ровному полю въ телѣгѣ, до верху нагруженной муравой. Вдругъ на дорогѣ обрывъ. Иванъ пугается; буланая кобыла сѣла на крупъ; хомутъ ссунулся ей на самую голову, а возъ все напираетъ; уже концы оглобель торчатъ выше ушей лошаденки, и вотъ-вотъ она вмѣстѣ съ возомъ и съ нимъ полетитъ подъ кручу.

Ивану жаль и кобылы, и товара, и себя. «Што ужъ лошадь, мурава? Лишь бы самому быть живу...» Онъ хочетъ соскочить, но видитъ, что сидитъ не такъ, какъ раныпе на передкѣ, а ужъ наверху и руки, и ноги расползаются на глянцевитыхъ, круглыхъ горш-кахъ... Но вотъ уже возъ — не возъ, а Прошковская колокольня. «Смотри, братишка, — говоритъ Сашка, — какъ поднялась вода». Иванъ изъ-подъ колоколовъ гля-нулъ внизъ и замеръ. Вода прибивалась .къ самому окну и того и гляди, что хлынетъ ему подъ ноги. Дядя Егоръ сказалъ, что это не вода, а кузовскіѳ бабы упустили наваренпое къ праздникѵ пиво. Сашка толкнулъ ѳго въ бокъ: «Давай, — говоритъ, — хлебать». «Хлебать, такъ хлебать» отвѣтилъ Иванъ, но оказалось, чго онъ лежалъ на дорогѣ, а надо пахать.

— Што я лежу? За меця люди орать нѳ будутъ! сказалъ себѣ Иванъ и какъ будто не онъ самъ сказалъ,

№№№.еІаПвка2аХ^ пЛ

а кто-то невидимый и близкій. Онъ схватился за ручки сохи, припалегъ. Лошадь дернула; сошникъ съ гро-хотомъ и трескомъ сломался; Иванъ упалъ и, сотряс-шись всѣмъ тѣломъ, отъ испуга проснулся.

Жена лежала на полу у его ногъ, вся въ слезахъ, съ искривленнымъ отъ ужаса лицомъ. Ее подняли. Она рыдала, отмахиваясь руками, и отворачивала отъ мужа лицо.

Иванъ напряженно, съ тревогой слѣдилъ за нею глазомъ и старался понять причину ея испуга.

«Рази я помираю?» спросилъ онъ себя, но забылъ отвѣтить на свой вопросъ, все слѣдя за женой.

— Мамынька, Аленушка, я боюсь! боюсь!—внѣ себя кричала Катерина. — Енъ помираетъ, Ваня-то... боюсь... боюсь...

— Господь съ тобою, доченька, ты его спужала. Рази можио такъ? Нѳ даешь спокойно отойтить его душепькѣ,—укоризненно говорила Акулина. — Подь домой, доченька, Господь съ тобою... Мы тутъ все справимъ и за тобой пришлемъ Аѳоню... Подь, подь! — уже нетерпѣливо замахала опа руками на невѣстісу.

Катерина поспѣшно одѣлась и подошла къ мужу.

— Не помирай безъ меня, Вашошка, дождись, жа-лаппый, приду по утрію...

Иванъ ничего не слышалъ изъ всего того, что говорили около него. и папряженно всматривался въ лицо жены. Понявъ, что она прощалась съ нимъ на-всегда, онъ вдругъ сталъ выгибаться и колотиться всѣмъ тѣломъ на постели, какъ дѣлаютъ капризпыя дѣти. Внезапный, отчаянный порывъ къ жизни овла-дѣлъ имъ.

— О-о-о! Ой-ой-ой! — закричалъ онъ во весь голосъ, и хотя двигаться ему было нестерпимо больно, а въ головѣ крики отдавались, какъ въ пустомъ боченкѣ, т. е. какъ будто не вылетали наружу, а, отталкиваясь "'тъ внутреннихъ стѣнокъ черепа, опять шли внутрь,

.... №№№.с тпвка2аШ.ги

въ голову, причиняя страшныя страданія, Иванъ про-должалъ кричать. Такъ крикнулъ онъ разъ двадцать и изнеможенный притихъ на постели, когда за Ка-териной уже давно захлопнулась дверь. Голова его втянулась въ плечи, лобъ вспотѣлъ и все тѣло плот-нѣе и грузнѣе размѣстилось на постели, точно при-липло къ ней. Дышалъ онъ рѣдко и тяжело, всхлипы-вая какъ-то. «Ползетъ... — сказалъ себѣ Иванъ и вну-тренно прислушался. — Ползетъ... ползетъ...», повто-рилъ онъ. Отъ отмершей, холодной правой половины его тѣла на живую, дьппащую и чувствующую, на-ползали мурашки и равномѣрно, медленно ползли, ма-ло-по-малу захватывая и эту живую половину...

И Ивану показалось, что онъ лежитъ на ровномъ пеобозримомъ полѣ и что онъ такъ же громаденъ, какъ это поле, и что его раскинутыя руки и ноги давно приросли къ этому полю; на нихъ уясе тихонько покачивается невысокая травка, хотя она такъ дале-ко, что видѣть онъ ее не можетъ, какъ не можетъ видѣть своихъ рукъ и ногъ, но знаетъ, что она тамъ выросла, и самъ онъ весь медленно, но вѣрно Ъриро-стаетъ къ землѣ и это громадное поле и онъ — одно и то же и по немъ — полю, медлепно, важно шествуютъ, блестя глянцевитыми, круглыми, • рыжеватыми голов-ками несмѣтныя полчища крупныхъ, величиною съ кузнечика, муравьевъ, и эти насѣкомыя своими без-численными ножками щекочатъ его тѣло. Онъ все хо-четъ согнать ихъ, но все новыя и новыя несмѣтныя полчища, не обращая на него никакого вниманія, по-прежнему медленно и ваяшо шествуютъ...

«Да вѣдь я — поле», догадался Иванъ и уже боль-ше не замѣчалъ муравьевъ. Онъ уже никого изъ род-ныхъ не видѣлъ и не узпавалъ. Зрячій глазъ его остановился и безъ всякаго выраженія неподвижно глядѣлъ передъ собой; дыханіе вырывалось у него съ шумомъ, и въ груди, по народному выраженію — «заговорилъ хорохолъ» гѵ еіапвка^ак.ги