Вольфганг Киссель - Беглые взгляды

Мне хочется говорить не о себе, а следить за веком, за шумом и прорастанием времени. Память моя враждебна всему личному.

И далее:

Никогда я не мог понять Толстых и Аксаковых, Багровых-внуков, влюбленных в семейственные архивы с эпическими домашними воспоминаньями [337] Мандельштам О. Сочинения. Т. 2. С. 41. .

По этой причине и тексты Мандельштама, появившиеся с 1917 по 1933 год в связи с путешествиями в Крым, были в первую очередь не выражением личных воспоминаний, но универсальным трудом памяти, направленным против забвения в эпоху революций, мировой войны и русской Гражданской войны; для Мандельштама это была пора величайшей угрозы для коллективной памяти и европейской культуры, которая, говоря словами Генриха Гейне, являлась его «портативным Отечеством». «Вспоминать — идти одному обратно по руслу высохшей реки», — говорится в «Шуме времени» [338] Там же. С. 45. .

В 1917 году Мандельштам бежал от февральских беспорядков, и прежде всего от голода, из Петрограда в Крым, который в прежние годы он знал как страну средиземного изобилия. Оба возникших в 1917 году крымских стихотворения «Золотистого меда струя» и «Меганом» («Еще далеко асфоделей»), как и стихотворение «Феодосия» (1922), происходят из цикла с характерным, указывающим на Овидия названием «Tristia» [339] Мандельштам О. Сочинения. «Tristia». Т. 1. С. 107–138. , окрашенным не только в цвет печали — черный [340] «In the kingdom of Persephone-Proserpina all earthly colors are engulfed by black»; «here, too, the black sail unfolds, the shroud of things earthly, a projection screen for the, vospominanija‘ which remain on this side of the River Lethe, which must be crossed with the same black sailboat», — пишет Ханзен-Леве в своей статье «Mandel’shtam’s Thanatopoetics» // Readings in Russian Modernism / To Honor V. F. Markov. Hg. Ronald Vroon / John E. Malmstad. Moskva: Nauka, 1993. S. 121–157. Здесь S. 143. , но порой и в белый цвет. Здесь собраны стихотворения о смерти, прощании и ссылке; но «Tristia» — это и путеводное слово в греческих мифах о путешествующих аргонавтах, о противящейся забвению с помощью рукоделия Пенелопе и о возвращении Одиссея. И пусть тут господствует уведенная весной в царство мертвых Персефона/Прозерпина, но здесь же присутствует и Дионис/Бахус, а потому, несмотря ни на что, остается надежда на обновление.

Таким образом, получается, что «наука Эллады» в струящемся анапесте стихотворения «Золотистого меда струя» (согласно Гансу Роте, с расположенными анаграммой греческими гласными «у — а») [341] Rothe Hans. Mandl’štam — Argonaute und Odysseus. Ricerche Slavistiche, (1995), XLII. S. 347–395. Hier S. 391. , кроме прочего, относилась и к «печальной», «каменной Тавриде»: ведь «всюду Бахуса службы» («бочки», «виноград», «вино из подвала»). Далее — цикличность, возвращение. Ключевым стихом «Одиссей возвратился, пространством и временем полный» [342] Связь мифов о Золотом руне аргонавтов и Одиссее, конструктивных для поэтики путешествия Мандельштама, была инспирирована 31-м сонетом собрания «Les Regrets» поэта Плеяды Жоашена Дю Белле (1522–1560), у которого Одиссей возвратился «знаний и мудрости полный»: «Heureux qui, comme Ulysse, a fait un beau voyage, / Ou comme celui-là qui conquit la toison, / Et puis est retourné, plein d’usage et raison, / Vivre entre ses parents le reste de son âge!» (Цит. по: Мандельштам О. Сочинения. «Tristia». Т. 1. С. 212). , обозначающим принцип и суть всякого путешествия, заканчивается это написанное после посещения Судейкина стихотворение, первая строка которого образом струящегося меда обозначала не только durée риге в смысле Бергсона, но и мед как метафору поэзии и бессмертия.

Второе стихотворение, «Меганом», тоже написано в Алуште в августе 1917 года, название его указывает на мыс Меганон Юго-Восточного побережья Крыма. Стихотворение это имеет своей темой бренность, смерть, причитание над покойником и захоронение в «веере» времени. Черный цвет доминирует, над раем нависла угроза: «асфодели», время цветения которых — как указано в первой строке — случится еще далекой весной, представляют собой разновидность лилий, растущих, по представлениям греков, на лугах подземного мира, в царстве Персефоны; «черный парус» ассоциируется с несущим смерть сигналом из сказания о Тезее [343] «Тезей должен был при возвращении в Афины натянуть белые паруса, если борьба с критским минотавром закончилась победой, а так как по ошибке были натянуты черные, Эгей, отец Тезея, в отчаянии бросился со скалы Акрополя», — пишет Р. Дульти в своем комментарии к «Tristia» (см.: Там же. С. 212–213. , а «кипарисовое дерево» было для древних греков деревом скорби и смерти. «Печальный веер прошлых лет» — инспирированная Бергсоном феноменологическая метафора времени; к ней Мандельштам вновь обратился в своем эссе «Природа слова» (1922), когда писал, что

…это система в бергсоновском смысле слова, которую человек развертывает вокруг себя, как веер явлений, освобожденных от временной зависимости, соподчиненных внутренней связи через человеческое «я» [344] Мандельштам О. Сочинения. Т. 2. С. 182. .

В 1920 году голод настиг Мандельштама в Крыму, попеременно переходящем под власть большевиков, немецких оккупационных войск, «Белой» армии, хранящей верность царю, и отрядов Врангеля. Посреди Гражданской войны он в стихотворении «Феодосия» снова воззвал к раю, к прекрасной мечте о мирной «средиземной» восточной жизни: «О средиземный радостный зверинец!» В нем доминируют розовый, золотой цвета и цвет красного мака, пестрые вывески обозначают лавки ремесленников, переулки наполнены запахом «шашлыка и чебуреков»; город, как метафорически сказано в первых строках стихотворения, все еще остающийся для Мандельштама «эллинским», со знаковым именем «дар Божий», окруженный высокими холмами, сбегает с горы, подобно овечьему стаду [345] С. Г. Шиндин в статье «Город в художественном мире Мандельштама: пространственный аспект» (Russian Literature, 1991, 30. С. 481–500, здесь С. 182) указывает на соотношение дороги и города как на потенциал динамической системы в поэтике Мандельштама. Сюда относится и образ «табора» — компромисс между динамическим и статическим принципами. :

Однако в стихотворении «Феодосия» просвечивают и танато-поэтические намеки на «оплаканное всеми»: поется «Яблочко» (подразумевается распространенная во время революции и русской Гражданской войны матросская прощальная песня «Яблочко, куда катишься?») [347] См. академический Словарь русского языка. М.: Русский язык, 1984. Т. 4. С. 777. ; золотое семя (ассоциация: Золотой век) развеяно по ветру и никогда не вернется («Уносит ветер золотое семя/ — Оно пропало — больше не вернется»); «везут собак в тюрьмоподобной фуре»; кок, хладнокровно смотрящий с броненосца; рекламный щит, изображающий мужской сюртук — «без головы», — «дает понятье нам о человеке»; «прозрачна даль» (прозрачность как намек на «преисподнюю, царство теней»), и адмиралы «припоминают сон Шехеризады», — и только так, с помощью рассказа, поэтического языка, снова и снова удавалось избежать угрожающей смерти.