Стентон Пил - Любовь и зависимость

Интересно, что аргумент, используемый против психологических объяснений аддикции, может на самом деле помочь нам понять аддиктивную психологию. Часто утверждается, что раз животные в лаборатории становятся морфиновыми аддиктами, и раз дети рождаются зависимыми от наркотика в случае, если их матери регулярно употребляли героин во время беременности, значит, невозможно, чтобы психологические факторы могли играть роль в этом процессе. Но именно тот факт, что дети и животные не имеют тонкого различения интересов или полной жизни, которую взрослое человеческое существо в идеале имеет, и делает их настолько одинаково подверженными аддикции. Когда мы думаем об условиях, в которых животные и дети становятся зависимыми, мы можем лучше понять ситуацию аддикта. Обезьяны содержатся в маленьких клетках, с инъекционным аппаратом, прикрепленным к синие, лишенные разнообразной стимуляции, которую обеспечивает их естественная среда обитания. Все, что они могут делать — это нажимать на рычаг. Разумеется, ребенок тоже неспособен собирать образцы полной и сложной жизни. И эти физически или биологически лимитирующие факторы похожи на психологическое давление, с которым живет аддикт. "Аддиктивный" ребенок отделяется во время рождения одновременно от матки и от ощущений — героина в крови — которые он ассоциирует с маткой, и которые сами являются подобием внутриматочного комфорта. Нормальная травма рождения становится тяжелее, и ребенок испытывает ужас от своей незащищенности перед жестоким миром. Это инфантильное чувство, что ты лишен необходимой безопасности, тоже имеет параллели в ощущениях взрослого аддикта.

Так же, как человек может быть компульсивным или контролируемым потребителем наркотика, существуют и аддиктивные и неаддиктивные способы делать что-либо вообще. Когда человек сильно предрасположен к аддикции, все, что бы он ни делал, может соответствовать аддиктивному психологическому паттерну. Пока он не будет иметь дела со своими слабостями, его величайшие эмоциональные увлечения будут аддиктивными, и его жизнь будет состоять из ряда аддикции. Отрывок из "Невротического искажения творческого процесса" Лоуренса Куби драматически фокусируется на способе, которым личность детерминирует качество любого вида своих чувств или действий:

"Не существует ни единой вещи, которую человеческое существо может делать, чувствовать или думать — ест ли оно, спит или пьет, борется или убивает, ненавидит или любит, горюет или ликует, работает или играет, рисует или изобретает — которая не может быть и болезненной, и здоровой... Мерой здоровья является гибкость, свобода учиться на опыте, свобода изменяться вместе с изменением внутренних и внешних обстоятельств... свобода отвечать соответствующим образом на стимулы в виде наград и наказаний, и особенно свобода остановиться, когда сыт".

Если человек не может остановиться после того, как насытился, если он не может насытиться, то он — аддикт. Страх и чувство неадекватности заставляют аддикта искать скорее постоянства стимуляции и окружения, чем риска и опасностей нового или непредсказуемого опыта. Психологическая безопасность — это то, чего он хочет больше всего. Он ищет ее вне себя, пока не обнаружит, что аддиктивное переживание -полностью предсказуемое. В этом пункте насыщение невозможно — потому что это подобие ощущения, к которому он стремится. По мере развития аддикции все, новое и любое изменение становятся тем, что он еще менее способен выносить.

Каковы ключевые психологические измерения аддикции в противовес свободе и росту? Главная теория в психологии — мотивации достижения, резюмированная Джоном Аткинсоном в книге "Введении в мотивацию". Мотив чего-то достичь связан с позитивным желанием выполнить задание и с удовлетворением, которое человек получает от того, что успешно завершил его. Противоположность мотивации достижения - то, что называется "страхом неудачи". Это подход, который заставляет человека реагировать на вызов скорее тревогой, чем позитивным ожиданием. Это случается из-за того, что человек не рассматривает новую ситуацию как возможность для исследования, удовлетворения или достижения. Для него она только содержит угрозу позора неудачи, которая, как он верит, очень вероятна. Человек с сильным страхом провала избегает любых новых вещей, консервативен и склонен сводить жизнь к безопасной рутине и ритуалам.

Фундаментальное отличие здесь — и в аддикции тоже — это разница между желанием роста и нового опыта и желанием застоя и незатронутости. Джозеф Коэн цитирует аддикта, который говорит: "Самое лучшее... - это смерть". Где жизнь кажется бременем, полным неприятной и бесполезной борьбы, там аддикция — способ капитуляции. Разница между аддиктом и неаддиктом — это разница между восприятием мира как своей сцены или как своей тюрьмы. Эти противоположные ориентации можно использовать как стандарт для определения того, является ли субстанция или деятельность аддиктивной для определенного человека. Если то, чем он занимается, увеличивает его способность жить - дает ему возможность работать эффективнее, любить прекраснее, больше ценить вещи вокруг себя и, наконец, если это позволяет ему расти, изменяться и развиваться тогда это не аддикция. Если, с другой стороны, это уменьшает жизненность — делает его менее привлекательным, менее способным, менее чувствительным, если оно ограничивает его, подавляет и вредит ему, тогда это — аддикция.

Этот критерий не означает, что занятие обязательно аддиктивно, если оно сильно поглощает субъекта. Когда он может действительно занять себя чем-то серьезно, в противоположность поиску самых общих, поверхностных качеств, -он не аддиктивен. Аддикция отмечена интенсивностью потребности, которая одна мотивирует человека подвергать себя повторно примитивнейшим ощущениям, прежде всего эффектам интоксикации. Героиновые аддикты больше всего привязаны к ритуальным элементам употребления наркотика, таким как акт инъецирования героина, к стереотипизированным отношениям, связанным с его поиском и приобретением, не говоря уже о мертвящей предсказуемости действия, оказываемого наркотиком.

Когда опыт приносит человеку наслаждение и энергизацию, он хочет продолжать его дальше, освоить его больше, понять его лучше. Аддикт, с другой стороны, хочет только сохранить ясную и определенную рутину. Это, конечно, не должно касаться только героиновых аддиктов. Когда мужчина или женщина работает исключительно для того, чтобы скорее увериться в том, что работает, чем имея позитивное желание сделать что-то, тогда занятие работой для такого человека компульсивно, это так называемый синдром работоголика. Такого человека не заботит то, что продукты его усилий, все другие сопутствующие обстоятельства и результаты того, что он делает, могут быть бессмысленными или, хуже того, вредными. Таким же образом и жизнь героинового аддикта включает в себя дисциплину и проблемы, решаемые при приобретении наркотика. Но он не может поддерживать в себе уважение к этим усилиям перед лицом общественного суждения о том, что они неконструктивны и, хуже того, порочны. Аддикту трудно почувствовать, что он сделал что-то ценное, хотя он лихорадочно работает для достижения своей цели четыре раза в день.