Роберт Хайнлайн - Дети Мафусаила. Уолдо. Магия, инк.

Либби почесал затылок: «Звучит неплохо. Может быть, сначала я съезжу домой, а?»

— А никто и не торопит. Я куплю хорошую уютную яхту, тонн эдак тысяч на десять, и мы оснастим ее твоим приводом.

— А где мы возьмем деньги?

— Деньги у нас будут. Я организую головную фирму и заложу в ее устав любую деятельность, какую мы захотим. Для разных целей у нас будут дочерние фирмы, где мы обеспечим себе приличный процент. Потом…

— Похоже, вы это всерьез говорите, Лазарус. Сначала я подумал, что вы шутите.

— Мы сами этим заниматься не будем. Я найму хороших специалистов, толкового бухгалтера и юриста — кого-нибудь вроде Джастина. А может быть, даже именно Джастина.

— Тогда другое дело.

— Ну, а мы с тобой послоняемся по свету и посмотрим, как люди живут. Не бойся, мы уже и так навкалывались на всю оставшуюся жизнь, и теперь можем отдохнуть.

Несколько минут они помолчали, думая каждый о своем. Наконец Лазарус снова заговорил:

— Энди…

— Что?

— Ты собираешься попробовать эту штуковину с переливанием крови?

— Думаю, что в конце концов придется.

— А я и не знаю, что думать. Между нами, у меня силенок уже значительно поубавилось по сравнению с тем, что было сотню лет назад. Наверное, естественный отпущенный мне срок истекает. Но я скажу тебе и то, что стал планировать новую авантюру с созданием предприятия лишь тогда, когда услышал об этой их новой методике. У меня появилась перспектива! Ты знаешь, я теперь начинаю подумывать о тысячелетиях, тогда как до недавнего времени мои планы не простирались дальше, чем на неделю.

— Похоже, вы взрослеете, — улыбнулся Либби.

— Какой-нибудь остряк не преминул бы заметить, что это как раз вовремя. А если серьезно, Энди, то я примерно так и оцениваю то, что происходило со мной в последнее время. Последние две с половиной сотни лет можно считать порой моей юности, скажем так. Хоть я и шатался везде, но ни на йоту не приблизился к ответам на самые главные вопросы. У нас, землян, никогда не хватало времени, чтобы всерьез заняться действительно важными проблемами. Причем возможности для этого есть, но мы ими не пользуемся! Вообще, в решении серьезных задач мы не так уж далеко ушли от наших предков-обезьян.

— Хорошо, и что вы предлагаете делать с этими проблемами?

— А я почем знаю? Лет через пятьсот можешь спросить меня об этом снова.

— Вы думаете, что-то изменится?

— Хочу надеяться. В любом случае, у меня будет достаточно времени еще побродить по свету и пособирать любопытные факты. Взять, например, этих Богов джокайра…

— Это ведь не Боги, Лазарус. Не стоит их так называть.

— Конечно, конечно, я тоже так думаю. Мне кажется, что у этих существ было много возможностей вдоволь поразмышлять. Когда-нибудь, лет через тыщу, я хочу зайти прямо в храм Крееля, посмотреть ему в глаза и сказать: «Привет, приятель! Так что ты еще знаешь такое, чего бы я не знал?»

— Это может быть чревато…

— Ничего, разберемся. По крайней мере, хоть покажем, кто мы такие. Меня всегда удручало то, как мы с ними расстались. Как по мне, так во всей Вселенной, не должно быть такого места, куда бы человек ни смел сунуть свой нос. Так уж мы устроены, и я думаю, что для этого есть свои причины.

— А может быть, и ист.

— Да, вполне возможно, что все это — лишь колоссальная бессмысленная шутка. — Лазарус встал во весь рост и посмотрел в черную бездну космоса. — Но вот что я тебе скажу, Энди: каковы бы потом ни были ответы, перед тобой стоит одна из обезьян, которая будет безудержно карабкаться вверх, смотреть вокруг и стараться познать что-то новое — до тех пор, пока хватит сил…

Представление значилось в программе как балетная чечетка, однако это не соответствовало происходящему на сцене даже в малой степени.

Редкими, четкими ударами его ноги выбивали замысловатую дробь. Когда же он оторвался от пола, в зале повисла мертвая тишина: он взлетел выше, чем позволяют человеческие возможности, проделав при этом в воздухе серию фантастических антраша.

Приземлившись на носки, после секундной остановки, он закончил выступление громоподобно нарастающим фортиссимо чечетки.

Огни рампы погасли, однако в зале было тихо. Только через несколько мгновений публика, как бы пробудившись, взорвалась аплодисментами.

Он стоял лицом к залу, ощущая, как восторг зрителей постепенно наполняет и согревает его. Он физически чувствовал этот невероятно сильный взрыв эмоций и мог едва ли не прикоснуться к нему.

Как прекрасно танцевать, как здорово, когда тебе аплодируют, тебя любят и ждут!

Занавес опустился в последний раз, и он дал костюмеру увести себя со сцены. В конце представления он всегда бывал немного захмелевшим, ведь танец весело пьянит даже во время репетиций. Но особенно — когда вдохновляет аудитория, когда поддерживает тебя одного, аплодирует… Нет, этим не пресытишься никогда! Ведь всякий раз это ощущаешь по-новому, и всякий раз твое сердце готово разорваться от счастья.

— Сюда, шеф. Улыбнитесь. — Блеск фотовспышки. — Спасибо.

— Спасибо всем. Угощайтесь. — Он направился в другой конец своей уборной.

«Какие они все хорошие ребята! Просто шикарные парни: репортеры, фотографы, журналисты — все», — подумал он.

— Может, вы попозируете?

Он повиновался было, но костюмер, возившийся с одной из его балетных туфель, предупредил:

— Вы оперируете через час.

— Оперирует? — переспросил газетный фотограф. — Что на этот раз?

— Церебротомия левого полушария.

— Да? А можно об этом написать и дать несколько фотографий?

— Пожалуйста, если в больнице не будут возражать.

— Мы договоримся.

«Шикарные парни», — опять подумал он.

— …Попытаемся дать этот сенсационный материал под несколько иным углом, — прозвучал женский голос прямо над его ухом.

Слегка смущенный, он быстро оглянулся.

— Что, например, заставило вас выбрать танцы в качестве карьеры?

— Извините, — начал он, — я вас не расслышал. Боюсь, здесь ужасно шумно.

— Я спросила, почему вы решили заняться танцами?

— Ну-у, не уверен, смогу ли я ответить. Для этого пришлось бы начинать издалека…

Джеймс Стивенс хмуро смотрел на своего заместителя.

— С чего это ты выглядишь таким счастливым, а? — требовательно спросил он.

— Просто у меня лицо такое, — извиняющимся тоном ответил тот. — Может, и вы посмеетесь над тем, что я сейчас скажу: произошла еще одна авария.

— Вот те на! А ну-ка помолчи. Я сам догадаюсь… Пассажиры или груз?

— Большегруз фирмы «Слаймекс» на перегоне Чикаго — Солт-Лейк, к востоку от Норс-Платт. Кстати, шеф…