Поль Лаберенн - Происхождение миров

Пий XII и ватиканские академики, у которых он консультировался, совершали, таким образом, в целях пропаганды настоящий научный подлог. Разумеется, мы не хотим поставить верующим в упрек их веру в бога-творца. Поскольку она проявляется исключительно в религиозной области, то такую веру должны уважать даже те, кто находит ее непонятной. Но нельзя не возмущаться, когда папа специально подбирает такие наблюдения и научные гипотезы, которые считает для себя полезными, и систематически умалчивает при этом о тех, которые расстраивают его замыслы. Тем самым он пытается заставить поверить миллионы католиков, что современная наука встречает непреодолимые препятствия, если она не предусматривает сверхъестественное вмешательство. Но прибегая за помощью к псевдонаучным теориям, необоснованность которых уже очевидна, [154] Типичный пример научной честности папа нам преподносит при использовании статьи немецкого астрофизика Унзольда («Кегпрhysik und Kosmologie», Zeitschrift fur Astrophysik, 248, 1948, стр. 278–305). Папа опирается на эту работу в главе, посвященной состоянию и качеству того, что он называет «первичной материей». Однако он остерегается сообщить, что в этой же самой статье имеется другое место (стр. 283), где автор заключает, что общая продолжительность существования некоторых очень ярких звезд не превышает нескольких десятков миллионов лет. Подобный факт, как мы уже заметили выше, полностью противоречит гипотезе сотворения всех небесных тел одновременно несколько миллиардов лет назад. Тем самым ликвидируются попытки папы подтвердить с помощью ссылки на мнимое совпадение возрастов небесных тел наличие некоторой доли справедливости в первых фразах книги Бытия. Пий XII рискует не защитить веру, а скомпрометировать ее раз навсегда.

Следует подчеркнуть, что эта резкая перемена взглядов папы, отступившего от библии, чтобы укрыться авторитетом некоторых последователей Эйнштейна, и призывающего ученых не ограничиваться своей собственной областью, а доказать неверующим массам существование бога, была бы непонятна 50 лет назад, когда буржуазия еще насчитывала в своих рядах многочисленные прогрессивные элементы. Она стала сегодня возможной лишь по причине идеологического упадка класса, чувствующего свою гибель. Вся аргументация, которую церковь могла использовать в своих интересах, была подготовлена буржуазными учеными, недостойными преемниками Галилея, Бюффона и Лапласа. В то же время на Востоке представители восходящего класса — ученые нового, социалистического общества — продолжают победоносную борьбу за дело науки, опираясь на испытанную базу марксизма-ленинизма.

Наконец, новая позиция папы прежде всего означает, что уже нельзя более защищать некоторые утверждения библии, и это является новым свидетельством неудержимого прогресса человеческих знаний. Но тот факт, что, покидая положения библии, папа пришел немедленно к почти безоговорочному принятию некоторых основных положений идеалистически настроенных ученых нашего времени, несмотря на их необоснованность, заставляет нас задуматься. Действительно, образовалось нечто подобное единому фронту священников и идеалистов-философов или ученых, принадлежащих ко всевозможным группировкам, и это произошло впервые в истории церкви вопреки всем настойчивым указаниям святых текстов. Именно этого недавно пожелали в США те, кто хотел бы собрать все «духовные силы» для крестового похода против атеистического материализма. Не служит ли речь папы просто-напросто целям пропаганды? Во всяком случае, за неимением более точной информации, такой вопрос можно поставить.

Несомненно, однако, что смелость этой речи вполне соответствует известным качествам характера нынешнего папы, его тенденции самостоятельно принимать важные решения, самостоятельно всем руководить. Пленительная сладость и лирический местами стиль его речи, обращенной к ученым-католикам, не должны создавать иллюзии. Действительно, мало ли было пап, которые умели варьировать форму и само содержание своих речей в зависимости от состава своих слушателей?

Нужно ли, например, напоминать, что сам же Пий XII, который в 1951 г. превозносил науку в стенах Папской Академии, взывал к святому Фоме Аквинскому и к завоеваниям разума в надежде возвратить в отчий дом заблудшие массы рабочих, всего за несколько месяцев перед этим защищал столь же решительно и авторитетно реальность чуда в Фатиме? Никем не спрошенный, он сам заявил, что лично присутствовал при повторении чуда во время Святого года и видел три вечера подряд, как«…Солнце во время захода превратилось в серебряный диск и как колесо стало вращаться с большой скоростью, разбрасывая во все стороны разноцветные сверкающие пучки света». [155] «Monde» от 29 октября 1951 г. Об этом чуде, которое будто бы произошло в небольшой португальской деревне Фатима и повторение которого папа якобы видел в ватиканском саду 29, 30 октября и 1 ноября 1950 г. в 4 ч. вечера, можно прочесть в статье Проспера Альфарика «Fatima, 1917–1951», Cahiers rationalistes, № 128.

Папа выступил с подобным откровением не перед астрономами, которые, конечно, не могли бы этому поверить. Его выступление было предназначено главным образом для бедных и необразованных крестьян Португалии, чтобы укрепить их верность Салазару, горячему поклоннику католической церкви.

Тем же ученым, которые, видя ту легкость, с какой папа отбросил в сторону космогонический рассказ книги Бытия, могли подумать о широком научном кругозоре папы, следует обратить внимание на некоторые положения папского послания Humani Generis, адресованного епископам, высшим носителям Ордена, или профессорам религиозных институтов:

«Конечно, старайтесь изо всех сил способствовать прогрессу наук, которым вы обучаете, — говорил Пий XII в заключение послания, — но остерегайтесь переходить границы, установленные нами, чтобы защитить истинность веры и католическое учение».

И тем ученым, которые как искренние католики, но сознательные и честные исследователи, попытаются откликнуться на обращение папы и включиться в «доказательство» существования бога, придется испытать всю узость пут, наложенных ими на себя. Если они будут в точности следовать новым указаниям Пия XII, они возложат на себя тяжелую ответственность, так как они предадут свой долг ученого во имя авторитета, столь же непогрешимого на вид, как некомпетентного и враждебного по отношению к настоящим объективным исследованиям на деле.

Свободу исследования, без которой невозможна подлинная наука, ту свободу, которая была свойственна в известной мере уже древним грекам и была снова завоевана в эпоху Возрождения, Пий XII снова ставит под вопросом, пытаясь снова соединить науку и теологию.