Александр Гера - Набат-2

А Джуди продолжала отвечать:

— Мне три с половиной года, я учусь в приготовительном классе первой ступени.

— И чему же ты обучаешься? — спросил Бехтеренко с улыбкой, которая стерлась, едва девочка заговорила:

— Я обучаюсь дыхательной гимнастике, логическому мышлению и языкам. Сейчас я свободно говорю на испанском, английском, русском, а к моменту поступления в первый класс должна освоить китайский и хинди.

«Ни хрена себе! — чуть не произнес вслух от возбуждения Бехтеренко. — Да у них одни вундеркинды здесь собраны?»

— К школе второй ступени я должна говорить на десяти языках, — добила его девчушка.

— Зачем так много? — нашелся с вопросом Бехтеренко.

— Это не много. Норма к совершеннолетию — двадцать языков. Семь основных и тринадцать по выбору. Они понадобятся тогда, когда мы вернемся на родину.

— Где ж ты родилась?

— Здесь. А папа с мамой из Соединенных Штатов. Папа англосакс, а мама еврейка.

— А в какого Бога ты веруешь?

— В Бога не веруют. Он во мне. Если я умница, мой Бог добр и справедлив. Религии не существует вообще.

Дитенок в самом деле был толковым.

— Ты умница! — похвалил он, и девочка просияла от удовольствия, присела в книксене.

— Я так благодарна вам, Святослав Павлович! Я могу занести вашу похвалу в свой послужной дневник?

— Да заноси куда хочешь, но откуда ты знаешь мое имя?

— О вашем прибытии сообщила вчера служба оповещения острова, а на вашей пластиковой карточке указаны все данные.

«Мы чужие в этом молодом лесу, — вспомнил чьи-то стихи Бехтеренко. — Это что ж е ними будет лет эдак через двадцать?»

— Если у вас нет ко мне больше вопросов и просьб, я могу идти играть в мяч? — угадала Джуди его замешательство.

— Конечно, деточка!

— Я Джуди Полетт и взрослый человек, — поклонилась девчушка с серьезным видом и пошла своим путем.

Смотрел ей вслед Бехтеренко с открытым ртом. Он закрыл его, когда увидел идущих навстречу двух юношей лет по пятнадцати. Ловить ворон члену Совета старейшин как-то неловко.

— Подскажите, как пройти к школе первой ступени? — спросил он первое пришедшее на ум.

Один из них, постарше, мельком глянул на визитку Бехтеренко и, кивнув, ответил:

— Охотно, Святослав Павлович. Это просто. Школа первой ступени располагается на втором этаже, у каждого учебного зала портреты выдающихся представителей данной науки, которую здесь изучают. Отвечал вам Сергей Стахов, ученик школы второй ступени. Мне двенадцать лет.

«Господи, как же я найду выдающихся деятелей? Дай бог Ломоносова узнать или Джоуля-Ленца!» — ужаснулся Бехтеренко, пропустив мимо ушей, кто родители Сергея.

— А Ломоносов у какого класса? — спросил он.

— У зала, — вежливо поправил юноша. — Это энциклопедист и мыслитель. Его портрет висит у зала философии. Готов сопровождать вас, — четко кивнул Сергей.

— А тебе никуда не надо?

— Надо. Но я обязан выполнить любое поручение старшего, потом отработать потраченное время.

— Спасибо, дружок! — решительно запротестовал Бехтеренко. — И блеснул осведомленностью: — Можешь занести благодарность в свой послужной дневник.

— Благодарю вас, Святослав Павлович. Нам баллы выставляют за дело, а младшим за воспитанность.

«Такие дела, дядя Слава, — почесал затылок Бехтеренко. В школу идти как-то расхотелось. — Еще за дурака примут. Осталось только невесту подыскать: не хочу учиться, а хочу жениться».

Он свернул на боковую дорожку влево и вышел к спортивной площадке, где девушки парами играли в бадминтон. При его появлении они игры не прервали, но трое наблюдающих поклонились ему учтиво.

«Хороши девки, — оценил стройные ноги и высокие груди Бехтеренко. — Но не мои».

— Почему вы так считаете? — ответила одна из наблюдающих остолбеневшему Бехтеренко. — Каждая из нас готова составить вам компанию для отдыха или пару на всю жизнь.

«Подбери челюсти!» — сам себе приказал Бехтеренко.

— Если вы читаете мои мысли, — собрался он с духом, — что остается мне?

— Бьггь мужчиной, — без рисовки ответила она. — Меня зовут Хелена Кажешкова, я чешка, мне двадцать лет, я не замужем. Здесь я тружусь преподавателем сенсорики в колледже.

— Вы мне лучше вот что объясните, — попросил Бехтеренко, и девушка наклонила к нему голову. — Дети отвечают как по писаному, а почему взрослые так не могут?

— Святослав Павлович, — с улыбкой отвечала Хелена, — нормы языка должны быть одинаковы для всех. Это организует мыслительный процесс в нужном направлении. Вы пока не знакомы с моторикой нашего обучения, но привыкнете. Вы готовы сделать меня избранницей? — спросила она неожиданно, и Бехтеренко опешил:

— Это как?

— Очень просто. Я помогу вам быстрее привыкнуть к укладу нашей жизни, и мне пора рожать детей.

У Бехтеренко шарики зашли за ролики. Подобной откровенности он не ожидал. Как во сне он попрощался с Хеленой.

«И кажется, пообещал ей встретиться с ней вечером. Мама моя, куда я попал? — пытался разобраться в себе Бехтеренко. — Бардак не бардак, ГУЛАГ не ГУЛАГ. Ничего не понимаю! А может, откровенность лучше условностей? Ничего не соображу!»

Его размышления прервал мышиный писк радиотелефона:

— Слава, — узнал он голос Судских, — подойди в башню. Это тридцатый этаж, тебя встретят.

— Иду, — по-солдатски ответил Бехтеренко. Это понятно.

На тридцатом этаже в обе стороны открывались безбрежные океанские дали, овевал свежий ветерок. Хотелось постоять, но провожатый вел его в стеклянную башню торопливым шагом. Внутри Бехтеренко ожидал весь ареопаг.

— Святослав, — обратился к нему Момот. — Тут заклятые друзья наши хотят с тобой перемолвиться. Магистр Ордена Бьяченце Молли.

— На какой предмет? — уточнил Бехтеренко.

— Магистр хотел бы удостовериться, что ты жив, здоров и букварь жизни привез. Нам не верят.

Бьяченце Молли порядком разгневала телефонная беседа с соперниками. Книга, которая была уже в руках, попала к чужим, и еще горше — бесславно погиб верный рыцарь Ордена.

Прежде масонство, покрытое плащом таинства, с кинжалом под полой, с атомной ракетой под плоскостью, везде распростерло свою власть, и каждый, облеченный доверием ложи, мог не опасаться за свое настоящее, будущее и прошлое. Одному было что прятать в прошлом, и ложа укрывала эти прегрешения, другой рвался в будущее, и ему предоставляли белого коня под царским чепраком, третьи прозорливо угадывали будущее, тогда их вели по коридору тайны сильных мира сего, проверяя суровостью и неприхотливостью, — первая примета мудрого.

Таким был Подгорецкий, рыцарь Ордена Черной Печали.

Глупые, глупые людишки, понапридумывали историй о мистических обрядах масонов, о жестоких казнях и тайных убийствах. От зависти все, от невозможности умерить чрево и пройти коридором мудрых, дабы попасть в среду избранных. Как брать туда из толпы умствующих, если он ни талантом, ни умом не блещет? Зачем Ордену балласт? Здесь каждый на своем месте, движение шестеренок поднимает избранных по ступеням, и остановить механизм никому не дано. Здесь обязательства низших перед старшими и круговая порука: один за всех, и все за одного. И никаких тайн, одна посвященность.