Мирей Матье - Моя судьба. История Любви

Я встревожилась:

— Опять в музыкальном училище, потому что в нем учат бесплатно?

— Нет, тебе ведь там не понравилось. Я подумал совсем о другом. Ты знаешь Марселя, угольщика?

— Того, что живет у кладбища?

— Именно его. Он был тенором в опере города Тулона, когда тебя еще на свете не было.

Я была поражена. Тенор. и вдруг стал угольщиком?

— Ну да, когда он начал терять голос. ему пришлось заняться торговлей углем. Никогда не забывай об этом случае, дочка, если тебе доведется стать певицей!

Фактически я брала уроки не у самого угольщика, а у его жены Лоры Кольер. Они поженились, когда она была пианисткой в Тулонской опере. Позднее она стала концертмейстером в опере Авиньона. А выйдя на пенсию, начала давать уроки музыки.

— С Мими я дорого брать не стану, — сказала она папе. — Шесть франков за урок вас устроит?

Я настояла на том, что буду платить за обучение из своего заработка. И, как «славная обладательница» школьного аттестата (не будем вспоминать, как он мне достался!), быстро подсчитала, что за два урока в неделю мне придется выкладывать в месяц сорок восемь франков, и я выкрою их из своих карманных денег, не нанося ущерба семейному бюджету.

— Словом, договорились! — воскликнула я.

Я гордилась собой. Я была довольна и тем, что папа, пусть молча, меня поддерживает. Конечно, он понимал, что теперь это для меня уже не игра. Речь шла о моем будущем. Но я никому ничего не говорила, таила все в глубине души. Я даже не разговаривала на эту тему с Матитой. Произнося вслух слова, затрагиваешь самое заветное, а ведь и цветок, когда к нему прикоснешься, увядает. В этом смысле я уже становилась артисткой, сама того не подозревая, — начинала верить в приметы!

Мой первый урок едва не закончился катастрофой. Госпожа Кольер, без сомнения, полагала, что я знакома с сольфеджио.

— Оказывается, ты даже нот не знаешь?

— Не знаю.

— К счастью, ты, тем не менее, совсем не фальшивишь! Ну ладно, начнем с вокализов.

Мне это очень нравилось. Я испытывала истинное наслаждение, громко распевая мелодичные гласные звуки. Даже чересчур громко. Госпоже Кольер пришлось умерять мой пыл.

— Мирей, ты, с позволения сказать, не поешь, а кричишь! Учись модулировать!

Для меня это было самое трудное. Но ведь я твердо решила добиться успеха. В ушах у меня звучал голос Эдит Пиаф, который захватывал слушателя и уносил его как поток. Госпожа Кольер упорно старалась направить меня в нужное русло, но в глубине души я ей не до конца доверяла. Словом, как говорила в свое время Фаншон, я была упряма.

— Я совсем не уверена, что ты поступаешь правильно, собираясь петь на конкурсе «Гимн любви», — убеждала она меня. — Для этого ты еще слишком молода.

Я старалась не подавать вида, но ее слова приводили меня в отчаяние. Слишком молода! Все еще слишком молода! Когда же наконец меня перестанут считать ребенком? Ведь я сама плачу за уроки собственными деньгами! Разве у ребенка есть свои деньги?

— Ну, ладно… сама потом увидишь… — твердила госпожа Кольер. Тем не менее, мы продолжали два раза в неделю разучивать в доме 88 на улице Тентюрье «Гимн любви». И я по-прежнему поднималась каждое утро чуть свет, чтобы поспеть на фабрику, где изготовляли конверты, с некоторых пор помещавшуюся в Монфаве. Нашему хозяину не удалось продлить контракт на старое помещение. Я толком не поняла, что именно ему помешало. Но факт оставался фактом: фабрике пришлось переехать в то место, которое мы именовали деревней. На самом деле Монфаве находился совсем рядом с Авиньоном. Это название попало даже на столбцы газет, — из-за тамошнего юродивого, который считал себя Христом. Мне это местечко совсем не нравилось, и при одной мысли, что я могу повстречать этого «Христа из Монфаве», я осеняла себя крестным знамением. Теперь, когда нам приходилось ежедневно проделывать несколько лишних километров, мы с Матитой обзавелись велосипедом фирмы «Солекс», стоимость которого у нас постепенно удерживали из жалованья. Мы пошли на это потому, что ходили упорные слухи, будто наш хозяин испытывает денежные затруднения. Особенно ясно это стало зимой. Нечем было платить за топливо, и, как некогда у нас дома, приходилось жечь спирт, когда от холода коченели пальцы. Разница была только в том, что у нас дома спирт наливали в миски, а на фабрике — в консервные банки.

Мастером в нашем цехе работал один эльзасец, временами он держал себя приветливо, а иногда — очень сурово. Ему не слишком нравилось, что в дни, когда я брала уроки, мне приходилось уходить с работы немного раньше.

— Но, мсье, я ведь готовлюсь к конкурсу «Песенный турнир».

— Я хорошо знаю, хорошо это знаю, но кто путет телать конферты? Тоше опъявим конкурс?!

Позднее я встретилась с этим человеком. Однажды он пришел за кулисы повидать меня.

— Ну как, тевочка. Теперь у тепя все итет на лат? И в конферте у тепя кое-что сафелось?!

Теперь мои «болельщики» из «Дворца пива», где я начала выступать чаще, поддерживали мой дух. Особенно усердствовала Франсуаза Видаль (ее матери принадлежала парикмахерская в Монфаве). Франсуаза была моей верной поклонницей.

— Накануне конкурса я отведу тебя к маме, и она сделает тебе замечательную прическу Я в этом уверена.

Мать разрешала Франсуазе ходить на танцы. Меня это мало интересовало.

— Увидишь, там встречаются такие славные ребята.

Я отрицательно покачала головой. Свободного времени у меня хватало только на то, чтобы немного помогать дома, ходить на уроки и мечтать о будущем. Франсуаза настаивала.

— Сходим-ка в воскресенье после обеда немного повеселиться в «Кегельбан»!

Речь шла о находившейся поблизости дискотеке. Я уговорила пойти с собой и Матиту Но согласилась я только для того, чтобы послушать пластинки. Однако Эдит Пиаф тут особым успехом не пользовалась. Кумирами здесь были «Битлз» и Элвис. Я встретила там знакомого — Мишеля, он в свое время играл на том же школьном дворе, что и я. Повзрослев, он всякий раз, когда я попадалась ему с покупками в руках, брал у меня корзинку и помогал отнести ее домой; нередко он гонял мяч с нашими близнецами, которые были лет на шесть моложе него.

— Редко встретишь парня, который любит возиться с малышами! — замечала мама. — У этого малого, видать, доброе сердце!

Не думаю, что мама не понимала, почему Мишель так часто торчит возле нашего дома. Она уже давно догадалась, что он неравнодушен ко мне. Его велосипед как бы случайно то и дело попадался нам на пути. Возможно, все дело было в Матите, с которой мы были неразлучны; при виде Мишеля она прыскала со смеху. Он не пропускал ни одного праздника, где я пела, но вел себя очень скромно. Думаю, он побаивался моего отца.