Мирей Матье - Моя судьба. История Любви

— Мы большая страна, — говорит мне Галина. — Вот почему вы видите рядом и славянина, и уроженца Азии.

— Понимаю. Моя мама родилась на Севере Франции, а замуж вышла за южанина.

Должна же и я хоть немного пропагандировать наши порядки! Галина напоминает о своем предложении. Но Бренкур еще собирается нас снимать. А так как снимать мавзолей не положено. Когда же кончились съемки, кончилась и очередь, но, увы, завершился и доступ в мавзолей. По другую сторону площади расположен ГУМ — здешние «Галери Лафайет». Это весьма своеобразное здание. В нем на трех этажах разместились личные киоски, между рядами которых переброшены мостики, а все здание увенчано стеклянной крышей. Галина объясняет мне, что зимой это очень удобно: можно делать покупки, не страдая от холода. У прилавков, где торгуют предметами первой необходимости, стоят плотные очереди, и вдруг я замечаю открытую витрину: здесь продают значки. Русские очень любят всевозможные значки. Особенно много значков с изображением Ленина, и это вполне понятно, ведь в стране готовятся отметить пятидесятилетие революции. У меня просто глаза разбегаются: есть тут значки из разных республик, на них изображены люди, памятники, пейзажи, и на всех — надписи, которых я, конечно, не понимаю. Эти маленькие эмалированные брошки стоят несколько копеек, я покупаю их дюжинами, чем привожу в восторг продавщицу; три значка тотчас же прикалываю к своему жакету.

— Красивый. Спасиба.

Джонни смотрит на меня с некоторым раздражением:

— Подумать только, у тебя есть брошь от Ван Клифа, а ты ее не носишь! И, кажется, ты уже говоришь по-русски?

— Я попросила Галину научить меня нескольким словам.

— Берешь платные уроки английского языка, но в голове у тебя ничего не удерживается. А здесь, даже не зная русского алфавита!…

— Это совсем другое дело, я запоминаю слова на слух!

Надин привезла из Парижа важную новость. Собравшись в Венеции, критики из 15 стран учредили приз «Европремия», его присуждают за выступления по телевидению. Приз этот получили Элизабет Шварцкопф — за исполнение камерных произведений, Нуриев — за балетные номера ия — как эстрадная певица. Здесь об этом, понятно, ничего не знают. Какое несчастье — все эти надуманные границы. Было бы гораздо проще, если бы все жили на единой планете. Я благодарна своей судьбе. Ведь я могу преодолеть «железный занавес», а возможно, и пресловутую «стену» и все другие стены, сколько их есть. Я все время говорю тете Ирен, что мечтаю не столько петь «повсюду» в мире, сколько петь «для всего» мира.

— У меня замечательная профессия, правда, тетя? Пусть даже слушатели не знают языка, на котором звучит песня, она доходит до их сердец. В этом — тайная власть музыки. Я не знаю сольфеджио, не играю ни на одном музыкальном инструменте, инструментом мне служит голос. Он открывает мне путь в любую страну. Хочу тебе еще вот в чем признаться. В поездках я чувствую себя прекрасно. Джонни — другое дело, ему недостает домашнего уюта. А для меня это не имеет значения.

— Да… я бы никогда не поверила, но ты по натуре просто бродячий акробат.

— В какой-то мере. Я люблю возвращаться домой. но ведь для того, чтобы возвратиться, надо прежде куда-то уехать! И еще одно: я люблю путешествовать, но ездить бы одна не могла. Мне необходим мой «фургон». Вот Кристиана завтра уезжает. и знаешь, мне от этого так грустно.

Да! Завтра в Париж возвращаются несколько человек из нашей труппы, и не без удовольствия: Джонни говорит, что у него там много неотложных дел, Бруно скучает по своей «Олимпии», а Эдди хочет сам проследить за тем, будут ли вовремя выпущены нужные пластинки.

Я завожу на ночь будильник, чтобы рано утром проститься с Кристианой. Она везет домой большой чемодан: мы привезли сюда в нем целый запас снадобий и отваров из лечебных трав — теперь он доверху набит прелестными деревянными игрушками. Главное место среди них занимают медведи, которые слывут «эмблемой» России. Воображение резчиков по дереву поистине беспредельно: игрушечные медведи сидят на качелях, рубят дрова, играют в шахматы, забавляются с мячом. В роли их партнеров выступают то медвежонок, то волк, то кролик. Эти бесхитростные игрушки очень дешевы, каждая из них стоит рубль или два, но детям они доставляют немало радости. Гуляя по улицам, я заметила, что к детям здесь относятся, как к маленьким принцам. О них заботятся, их холят. Все они очень чисто одеты. Конечно, их наряды не назовешь «шикарными»; здешние дети напоминают мне, какими были мы, маленькие Матье, — мы тоже были всегда аккуратно одеты, и нас все забавляло. Правда, таких красивых игрушек у нас никогда не было. Неподалеку от Кремля находится многоэтажный магазин, где продают только товары для детей. Там всегда полно покупателей.

— Это вполне понятно, — говорит мне Галина. — В нашей стране, где война унесла столько жизней, к детям относятся, как к святыне.

Московские дети необыкновенно милы: в ответ на вашу улыбку они широко улыбаются. Впрочем, так же поступают и взрослые.

Я еще дремлю, как вдруг — стук в дверь, и на пороге появляется. Кристиана!

— Что случилось? Почему ты не уехала?! А где дядя Джо?

— Он-то уехал! Но был вне себя от ярости! В аэропорту он достает наши паспорта и протягивает их Галине для регистрации багажа. Она внезапно бледнеет: «Господин Старк!

Кристиана не может улететь: вместо ее паспорта у вас оказался паспорт Мирей!» Ну и сцена была! Джонни заявил, что мы с тобой похожи и все «сойдет благополучно»! Галина возразила, что это невозможно, она рискует лишиться работы. И тогда Джонни гневно обрушился на Надин (к счастью, ее там не было!) за то, что «эта разиня» перепутала наши паспорта. В конечном счете, я осталась по эту сторону барьера, и вот я тут!

Она вне себя от радости, и я тоже. Мне еще предстоит пробыть в Москве целых три дня, и сестра станет «моими глазами»: осмотрит то, что я не успею осмотреть! Кристиана просто замучила Галину: Новодевичий монастырь, Пушкинский музей и даже Большой театр… Подробно описав мне свои впечатления, она скажет:

— Знаешь, тебе непременно нужно будет сюда вернуться.

Сколько раз мне так говорят. Эти слова сопровождают меня всю жизнь.

Льет дождь. В Ленинграде льет дождь. Мы объезжаем в машине город.

Сквозь пелену дождя он представляется мне каким-то призрачным: фасады домов покрыты лепным орнаментом, напоминающим крем, стены украшены каменными кружевами — они кажутся мне фисташками, карамельками, шоколадными конфетками. Все это выглядит так аппетитно, что просится в рот, но город остается недостижимым: быть может, виной тому завеса дождя.

Мы по-прежнему на привилегированном положении, и потому, минуя вереницу туристов, стоящую перед Эрмитажем, входим через особую дверь.