Игорь Беленький - Мэрилин Монро

Хайд умер преждевременно, потому что, сделав для Мэрилин многое, он еще большего не сделал. Чтобы понять, какой катастрофой казалась Мэрилин его смерть, надо прежде всего оценить положение, в котором очутилась она к 1950 году — году «Асфальтовых джунглей» и «Все о Еве». Ей шел уже двадцать пятый год, и в «старлетки» она теперь не годилась по возрасту, но и актрисой она тоже не стала, и не только потому, что у нее не было дарования, но и — главным образом — потому, что ей не подворачивались подходящие, престижные, «звездные» роли в фильмах знаменитых режиссеров. Не встреться ей Хайд — можно только гадать, что бы с ней было, кем бы она тогда стала. С другой стороны, теперь, когда его уже не было, она оказалась в довольно смутной ситуации, когда перспективы подернуты туманом, а возврат назад, к обслуживанию похотливых боссов сигарами и выпивкой, и мучителен, и реален. Да, Занук заключил с ней контракт на долгие семь лет, но, во-первых, он всегда мог его расторгнуть, пусть ценой неустойки, а во-вторых, мог продержать ее эти семь лет без ролей — во всяком случае, без значительных. И не было Хайда, способного не только найти нужные роли в нужных фильмах, но и нужные слова, дабы убедить в своей правоте даже и самого Занука. И угроза эта представлялась вполне реальной. «Ни у одного продюсера меня не было в заявочном списке, — говорила позднее Мэрилин, — мне никто не звонил, и я чувствовала, что это потому, что мистеру Зануку я не нравлюсь, и о том, что я ему не нравлюсь, говорили повсюду, и если даже находилась в картине для меня подходящая роль, то никому не хотелось раздражать мистера Занука. Причем даже не возникало необходимости запрещать кому бы то ни было приглашать меня на роль. Это висело в воздухе, любой продюсер или режиссер знал что к чему, и ему в голову не приходило связываться со мной. Я не знала, как выйти из положения. Мистер Занук был героем моих ночных кошмаров. По утрам я просыпалась с мыслью, что следует что-то предпринять, чтобы мистер Занук оценил меня, что нужно увидеться с ним и поговорить об этом, но что это вряд ли удастся. И вот я — одна из его служащих и увидеться с ним не могу. Я вообще не могла увидеться ни с кем, кто что-либо значил. Я не была знакома ни с одним из знаменитых режиссеров, кроме мистера Хьюстона и мистера Манкиевича, но они в то время нигде ничего не снимали. Мистер Занук никогда не видел во мне актрису со «звездными данными». Он полагал, что я — нечто вроде причуды. Я не выдумываю. Так он однажды и сказал кое-кому в правлении (позднее этот человек мне передал его слова), что я именно причуда и что он не хочет тратить на меня время».

Но если, как и четыре года назад, у Занука не было ни времени, ни желания поддерживать Мэрилин и контракт с ней он заключил лишь под давлением обстоятельств и Джонни Хайда, то на студии и вокруг нее у Мэрилин уже были союзники. Во-первых, Сидней Скольский. Специфически голливудский журналист и репортер, он, в общем-то, мало чем отличался от коллег-женщин, специалисток по сплетням, вроде знаменитых Хедды Хоппер, Луэллы Парсонс и Шейлы Грэхэм. Но был у него и свой, частный интерес (может быть, и хобби) — угадывание «звезд» в еще никому не известных актерах и актрисах. И — главное — он стал близким приятелем Мэрилин. Их отношения «начались еще тогда, когда она звалась Нормой Джин, жила в Шерман Оукс и была замужем за Джеймсом Дахерти. В перерывах между позированием для мужских журналов она забегала в Швабс Драгстор, где у Скольского была контора». Выше я уже писал об этом «артистическом кафе» — именно там, напомню, она еще познакомилась с Джоном Карролом. Так вот этот Скольский, опытный голливудский репортер, сумел отрешиться от стереотипного убеждения (возможно, идущего от «докинематографического» мира сцены), будто актер — это исключительно исполнитель написанных кем-то ролей, в лицах воплощающий придуманных персонажей. Он понял, что в кино (и, по-видимому, нигде, кроме кино) актер не только исполнитель, но еще и представитель, выразитель общественных вкусов, склонностей, привычек, моды и манеры поведения. Выразительницу американских вкусов он и разглядел в Мэрилин, а разглядев, принялся убеждать Занука в необходимости ролей для нее.

Другим союзником Мэрилин был в ту пору «присяжный публицист» Занука, репортер, «обслуживавший» продукцию кинокомпании «XX век — Фокс», Рой Крафт, позднее сам себя рекомендовавший «экспертом по Мэрилин». Он числился в студийном отделе по связям с общественностью и работал вместе с группой фотографов над рекламными изображениями актрис, находившихся на контракте с этой компанией. Он также разглядел в Мэрилин необыкновенные типажные качества, понял, насколько привлекательной может она стать именно для массового зрителя, почувствовал воздействие ее ауры, свечения, гармонии внешнего и внутреннего. Деятельность группы Крафта вполне соответствовала (и способствовала) повсеместному распространению в те годы фотооткрыток, называвшихся (и называемых по сей день) pin-up [26] Выражение pin-up (фотография, которая прикалывается, например, к изнанке крышки солдатского чемодана) полностью соответствует русскому жаргонному слову «фотка», которая также прикалывается кнопками или приклеивается. . Морис Золотов, помимо биографии Мэрилин написавший в те годы несколько книг на темы национальных нравов и вкусов, так описывает даже не столько эти открытки, сколько выражаемые ими общеамериканские вкусы, существенно изменившиеся с тридцатых и сороковых к началу пятидесятых годов: «Pin-up — это фото почти обнаженней девушки, обладающей непередаваемыми, но фиксируемыми на фотопленке особенностями — обольстительностью, страстностью, приятностью, возбуждающей притягательностью. Мистикой pin-up обладают далеко не все девушки. В сфере обольщения мало чувственного тела. Фото эти в высшей степени популярны у подростков, у мужчин, из-за военной службы временно лишенных общения с женщинами, у моряков, вообще у людей любого возраста, по тем или иным причинам не способных или не желающих un contact des épidermes [27] Здесь — соприкосновение, чувственное общение ( франц. ). с женщиной. Pin-ups удовлетворяли потребности самого широкого круга людей — от стопроцентных американцев, получивших нормальное половое воспитание, до всевозможного вида фетишистов. Для таких фотографий существовал огромный рынок — напечатанные на плотной бумаге, эти изображения «звезд» в различных позах студиями не заказывались, но вполне удовлетворяли разного рода садистов, мазохистов, фетишистов, скрытых гомосексуалистов и т. п. В Лос-Анджелесе и в Нью-Йорке на этих «экзотических» картинках продавцы делали не меньший бизнес, чем на обычных «соблазнительных» открытках. Студии распространяли, конечно, лишь безобидные варианты pin-ups. Но к тому времени из-за Корейской войны спрос на эти картинки резко вырос. И Мэрилин позировала днями напролет — на галерее, в студийных фотопавильонах, а то и на пляже или в парке. Фотографии по почте отправлялись в газеты и в воинские части по всему свету. Реакция не заставляла себя ждать. Кроме того, «соблазнительные» фото Мэрилин, бегающей по пляжу, подбрасывающей мяч, карабкающейся по горным тропкам, скачущей верхом, приседающей на площадке, распространялись по фототелеграфу в журналы для киноманов, газеты и общенациональные журналы. Словом, наше общество испытывало ненасытный голод по «хорошей фотке». Я же со своей стороны нахожу, что это — наименьшее из зол поп-культуры. Есть несколько ее стадий: удовольствие от простого и бесхитростного взгляда на фото хорошенькой обнаженной девушки — желательно в спальной; далее — на нее же, выступающей на сцене; затем — на ее изображения в великих творениях живописи, в картинах Тициана или Дега; наконец — на фотоизображения творений природы наподобие Мэрилин Монро».