Владимир Рыблов - Туркменская трагедия

На том же совещании Ниязов потребовал поскорее подготовить закон, подтверждающий решение об отмене обысков в домах граждан.

— Прежний порядок проведения обысков с сегодняшнего дня, — заявил он, — отменяется. Отныне его производство даже в домах лиц, совершивших тяжкие преступления перед государством, подозреваемых в применении или хранении оружия, будет осуществляться по прямому разрешению Президента.

Обыски — это, пожалуй, единственная сфера, где официально не распространялась власть “баши”, но зато фактически только с его личного ведома многие из них производились в домах лиц, не пришедшихся ко двору. Теперь он это решил закрепить законодательно. С какой стати? И насколько это разумно?

— Новая процедура обыска в домах и квартирах граждан нужна лично самому Ниязову, — сказал один из оппозиционно настроенных граждан Туркменистана, проживающий ныне вне пределов республики. — Его желание обыскивать дома, на которые он сам укажет. Это, конечно, окажутся дома и квартиры людей, неугодных режиму, несогласных с политикой президента. Ему кажется, что верные ему силовые структуры вяло борются с оппозицией, не пресекают в корне антиниязовские настроения. Вот для чего потребовался режиму новый закон.

Кстати, на криминальный характер действий туркменских властей, на “жучок”, гложущий общество изнутри и просочившийся во все сферы жизнедеятельности страны, первый обратил внимание посол США в Туркменистане господин Хьюс.

Отвечая на вопрос, как ему, не послу и официальному представителю правительства США, а простому американцу видится будущее Туркменистана, его дальнейшее развитие, он охарактеризовал его без особого оптимизма, “трудным”, видя главный тормоз в развитии общества в личных качествах президента Ниязова, который вместо того, чтобы вникать в дела государственного масштаба, разменивается на мелочи, занимается несвойственными президенту незначительными функциями, во всем подменяя других. Так у него до важных проблем и руки не доходят.

Необычную историю поведали миру английские китаеведы. В середине ХVII века, когда воинственные маньчжуры покорили великое государство Китай, самонадеянный император династии Мин, не перенеся такого позора, удавился на яблоне, которую после казнили, заковав ее в цепи, отчего дерево и погибло. Китайцы к деревьям относились, как к живому существу: человека, срубившего яблоню или абрикос, убивали тем же способом, каким он погубил дерево.

Хороший закон, не правда ли? Особенно по отношению к губителям природы, не думающим о завтрашнем дне. Этот обычай китайцев вспомнился в мой последний приезд в Ашхабад, когда воочию увидел, как бульдозерами, электропилами, топорами сносили старые и молодые деревья Аллеи Дружбы, протянувшейся вдоль железной дороги, образуя на несколько километров живописный зеленый пояс в несколько рядов.

И у кого-то хватило ума в знойном Ашхабаде поднять руку на зеленого друга. Тем более на известную Аллею, с которой связаны многие славные страницы истории туркменской столицы. Более тягчайшего преступления быть не может.

По сию пору мой старший брат, учившийся тогда в Туркменском государственном медицинском институте, помнит, как в канун 10-летия Победы над фашистской Германией среди ашхабадской молодежи родилась инициатива: к знаменательной дате создать зеленую зону. Многотысячные отряды юношей и девушек, студенты ашхабадских средних и высших учебных заведений, демобилизованные воины, среди коих было немало вчерашних фронтовиков — участников Великой Отечественной войны — по воскресеньям и в свободные от учебы часы приводили в порядок пустыри и пустоши, простершиеся на огромной площади, проводили планировку, прокладывая арыки, разбивали газоны, высаживали молодые саженцы.

Эпопея строительства Аллеи Дружбы вписалась в биографии тех, кого мы ныне с почтением называем старшим поколением. И она, конечно, в памяти многих, ибо кто предает забвению прошлое, тот рискует остаться без будущего.

И вот однажды с Аллеи Дружбы снимают таблички и переименовывают в проспект имени Гурбансолтан-эдже, в честь матери президента; сюда пригоняют армаду техники, отряд строителей — и от живописной Аллеи остаются лишь одни воспоминания. Ни деревца, ни кустика. Скоростным методом здесь проложили асфальтированную дорогу, уходившую одним концом на восток, а другим, через десяток километров приводивший в родное село президента — Кипчак, где красуется умопомрачительный по своему великолепию и размаху мемориальный комплекс, посвященный Гурбансолтан и мечеть имени Туркмен “баши”.

Ему стоит потребовать от своих верных спецслужб не утаивать, как его за глаза честят те горожане и аульчане, чьи дома, хозяйственные постройки, гаражи без их согласия пошли на слом, чтобы проложить “мамину” автостраду. Президенту не мешало бы послушать своих односельчан, осуждающих, что построил в память матери мемориал, прозванный “земным раем”, а сельское кладбище земляков, распростершееся через дорогу, предал забвению. Кипчакцы с горечью называют его “адом”, где могилы, заросшие колючкой сровнялись с землей. Обиду односельчан понять можно, когда знаешь, что “отец нации” на памятник своей матери, погибшей в землетрясение, истратил 18 миллионов долларов, а кладбище по соседству с мемориалом из-за неприглядного вида “скрыл” от посторонних глаз высоким железобетонным забором.

А между тем в центре туркменской столицы в 1990 году по инициативе ЦК КП Туркменистана и его первого секретаря Ниязова на многолюдном митинге был заложен камень, на котором и сегодня можно различить слова о том, что тут будет возведен памятник воинам-интернационалистам, погибшим в Афганистане. Сюда к нему меня однажды привел мой однокашник, получивший тяжелое увечье в той памятной войне.

— Всякий раз, когда прохожу тут, — рассказывал он с горечью, — этот камень жжет мне сердце, напоминает о боевых друзьях, павших в чужой стране. В боях за Афган участвовало, по официальным данным, 16 тысяч туркменистанцев, из них 1700 было ранено, 367 человек убито, подавляющее большинство — туркмены. Я далек от политики, но слышал: туркменское правительство не собирается ставить памятник погибшим “афганцам”, ссылаясь на то, что мы с нашими южными соседями побратались, а мятежные талибы — наши друзья, и память о войне их, мол, оскорбляет. Не пойму, а в чем тут наша вина? Тех, кто пролил кровь на чужой земле? Отдал самое дорогое — жизнь. Не предаем ли мы, живые, мертвых?.. Не по доброй воле мы, солдаты, офицеры, вторглись в чужую страну. Никто из нас не хотел умирать или оставаться калекой на всю жизнь. Мы выполняли приказ Родины...