Елена Поликарпова - Войны будущего. От ракеты «Сармат» до виртуального противостояния

В наше время данная проблема привлекает к себе внимание антропологов, философов и ученых, ибо она проливает определенный свет на природу человека, на сложность его «психокосмоса». Сейчас большой популярностью в западном мире пользуется учение современного антрополога и мыслителя К. Кастанеды, в котором используется технический прием для управления сновидениями, чтобы по-иному воспринимать реальность [421]. Суть этого приема состоит в том, что человек перед сном ставит себе задачу увидеть некоторый заранее намеченный объект или совершить какое-нибудь действие, тут же проснуться и в деталях вспомнить увиденное. Но как провести различие между сном и реальностью? Ведь сон по сути своей хаотичен, алогичен, он не контролируется спящим человеком, тогда как события реальности каждый день развертываются последовательно и их цепочка протягивается через череду дней. Однако индивид путем упражнений, которые могут продолжаться много лет, способен программировать «царство снов» в определенном порядке и превратить ночную жизнь в сфере сновидений в столь же «логичную» и закономерную, как и реальная жизнь. В результате происходит перемешивание субъективного и объективного, сферы сновидений и реальной жизни, что позволяет выявить две ипостаси индивида: тональ (дискретный аспект человека) и нагуаль (континуальный аспект); т. е. речь идет о корпускулярно-волновой природе человека, его «психокосмосе». Тональ – это наше «Эго», которое мы теряем во сне или в сеансах гипноза, именно оно путем логики и языка приводит хаос мира в порядок; нагуаль представляет собой континуальную сторону внутреннего космоса человека, она недоступна для рационального осмысления, воспринимается телом, невыразима и схватывается интуитивно, проявляется и в сновидениях, и в творческих порывах. Именно последнее позволяет увидеть мир в неожиданных ракурсах, выйти из-под власти шаблонного восприятия мира, что и было зафиксировано в знании магов. Сейчас, в начале XXI столетия сродни магии оказывается мир новейших высоких технологий, в том числе и информационно-коммуникационных технологий, что требует высокой избирательности для всякой аутентичнойличности, для любого творческого, человека. «Творческий человек выстраивает свои фильтры, отбрасывает ненужное, причем степень фильтрации «шума» из потоков информации, степень избирательности возрастает по мере роста творческих возможностей личности» [422]. В целом можно сказать, что память и воображение дают возможность проникнуть в неисчерпаемый и безмерный мир внутреннего космоса человека, вычленить в нем аутентичные связи.

Философия аутентичности неразрывно связана с памятью личности и ее обратной стороной – забвением, чье единство представляет одну из самых глубоких проблем мировой философии и религиозной философии [423]. В начале первых столетий нашей эры Августин Блаженный благоговел перед беспредельностью памяти: «Велика она, эта сила памяти, Господи, слишком велика! Это святилище величины беспредельной. Кто исследует его глубины!» [424]. Он при погружении в необъятные глубины пра-памяти «встретил Бога» и благодаря вечной памяти Господа сумел вернуться к себе самому, к сокровенному, истинному человеку своей души, отождествляя память и душу, так как «память и есть душа» [425]. Иными словами, здесь речь идет о богоподобном характере памяти человека, так как человек сотворен по образу и подобию Господа. Если же происходит разрыв мнемонического договора между Человеком и Богом (как в Библии), то осуществляется переход человека в небытие, переход в за-бытие, прикосновение к Ничто. Вот почему память и забвениеявляются ключевыми концептами всех мировых религий, чьим ядром выступает глубочайшая философия жизни.

Мы не будем рассматривать концепции взаимосвязи памяти и забвения в христианстве, индуизме и суфизме, приведем даосский подход к данной проблеме, когда обратной стороной «забывания» является погружение человека в первичную пещеру пра-памяти: «Нанизыванию до абсурда разных форм забытья противостояла идея сохранения. Одна из сущностных черт понимания памяти – идея сохранения. Один из наиболее часто встречающихся синонимов памяти – «кладовая. Не менее часто память именуют «хранилищем», «сосудом» или «вместилищем». В даосизме существовало два понятия, очень близко по смыслу смыкавшихся с категорией памяти. Одно из них – « Волшебная Кладовая ». Так метафорически даосы обозначали человеческое сердце, которое, по Чжуан-цзы, есть «сосуд», «вместилище духа», «хранилище» неисчерпаемых изменений мира. Другое, сопоставимое с этим, понятие « Небесная Кладовая », или « Небесная сокровищница », хранилище метаморфоз сущего, кладезь всех событий мира… Понятия кладовой сердца и Небесной Кладовой соотносятся друг с другом как микрокосм с макрокосмом, как два вложенные в друг в друга пространства Пустоты, две сферы, внутреннего и внешнего, зеркально перевернутые и закрученные двойной спиралью «сокровенного круговорота»» [426]. В даосской духовной практике адепт путем забывания того внешнего, что находилось в его памяти, припоминает свое внутреннее. Это значит, что забывание себя и возвращение к аутентичному в себе есть мнемонический парадокс, фиксирующий возможность человека «припомнить» глубину «Безначального Начала». Этот мнемонический парадокссвидетельствует о том, что человек способен выйти за границы неаутентичного и достигнуть аутентичного, присущего всему миру природы и общества.

Размышления о взаимосвязи аутентичного и памяти в истории мировой философии и мировых религий, в том числе и даосской мудрости, имеют отношение к развитию современного общества и вызовам коллективной памяти. В настоящее время наблюдается значительный интерес к исследованиям, которые определяются общим термином «memory studies» и которые нацелены на значимость коллективной памяти (репрезентируемой понятиями «идентичность», «историческая память», «коллективная историческая память» и пр.) в процессах социальных трансформаций. «Анализ показывает, – пишет А.В. Дахин, – что теории memory studies дают новые возможности возвращения к развитию фундаментальных архетипов философской культуры и концепта «бытия сущности». Перспективным представляется подход, опирающийся на идею о том, что сущность предмета/мира предметов есть его/их память о собственной предшествующей истории, которая бытует во всяком его/их здесь-и-теперь в качестве его/их самости, самотождественности. Путь фундаментальной философской концептуализации исследований сферы memory studies может быть проложен через раскрытие их взаимосвязи с вопросом о сущности предметов и формах её бытия в предметных мирах. Тезис, в рамках которого такая концептуализация даёт системное решение, состоит в том, чтио память образует сущность предмета/мира предметов, а структуры исторического памятования – это формы бытия сущности, которые выражают самотождественность предмета/мира предметов и которые изменяются, развиваются в ходе глобальной эволюции, порождая глобальную дифференциацию вселенной на мир неживой природы, мир живой природы и мир людей, каждый из которых обладает специфическими структурами исторического бытия-памятования» [427].