Елена Поликарпова - Войны будущего. От ракеты «Сармат» до виртуального противостояния

Значимость memory studies в современной философии состоит в том, что они пробуждают ядро философской культуры, выбивая тем самым постмодернистский фундамент политической практики использования технологий исторической памяти для генерирования «черной нуль-волны неистории» против России [428]. Эффективность этих технологий проявилась в ходе деструкции Советского Союза, когда «прорабы перестройки» «совершили убийство исторической России», когда «проектирование будущих форм исходило из двух принципов: возможно более полного слома советской системы и копирования западных структур как «естественных» и эффективных», когда «утрата коллективной памяти вызвала сдвиг от реалистического мышления к аутистическому» [429]. Эти технологии в качестве технологий войны были применены еще Черным III рейхом против Красной империи (Советского Союза). Они были квалифицированы З. Бжезинским и его коллегами как «историческое и психологическое оружие войны против Советов». В статье «Технологии борьбы III Рейха против СССР» В. Ямпольский детально показывает, как гитлеровская Германия использовала технологии исторической памяти (планы Розенберга) для того, чтобы националисты народов Кавказа, Крыма, Средней Азии приняли активное участие в расчленении Советского Союза [430]. Эти многомерные и изощренные технологии используются в борьбе с Россией и ее историей, чтобы уничтожить ее идентичность и аутентичность, ее моральную самоидентичность и гуманистический характер. «Читатель, – отмечает В. Ямпольский, – ознакомившись с более чем полувековой давности планами Розенберга, вероятно, обратил внимание на их созвучность современным событиям, происходящим на территории бывшего СССР. Информационные сообщения в периодической печати, на радио и телевидении, поступающие из горячих точек на Кавказе, Средней Азии, а несколько ранее из Приднестровья и др., обязывают находить объяснения происходящему и подсказывают целесообразность обращения к историческим событиям, зафиксированным в архивных документах периода Великой Отечественной войны» [431]. Эти технологии «войны IV поколения» использовались не только для разрушения Советского Союза, но применяются и для деструкции современной России.

В данном случае используется уникальный, аутентичный характер России как евразийской цивилизации, каковой она стала в течение 1550 по 1660 гг. Она обладает следующими четырьмя характерными особенностями, а именно: Россия в определенной степени освоила достижения и ценности цивилизации Запада, сохранив свое своеобразие; России как цивилизационной системе присуща значительная динамика амплитуды автоколебаний маятникового типа, что влечет за собой ее статус как своего рода «экспериментального полигона» истории, на котором апробируются нередко противоположные по своему смыслу теории и социально-экономические проекты; в России при всей ее противоречивости доминируют духовные, а не материальные ценности, что объясняет ее необыкновенную цивилизационную живучесть, гибкость и адаптивную способность в условиях перманентно изменяющейся враждебной среды; Россия представляет собой политэтническую и многоконфессиональную цивилизацию, способную воспринимать содержание и ценности цивилизаций Востока, Юга и Запада [432]. Если обобщить результаты исторического пути России как восточнославянской, а потом и евразийской цивилизации более чем за тысячелетний период, то основы ее самобытности, аутентичности таковы. «Это уникальная система ценностей и способность усваивать черты Востока, Юга и Запада. Это умение, синхронизируясь с общеисторическим ритмом, брать на себя тяжелую миссию поиска и экспериментального освоения новых путей исторического развития – концепция «третьего Рима», прорыв Петра I, духовное лидерство в XIX веке, социалистический эксперимент в XX веке. За такое подвижничество России приходилось платить дорого, но это не снижало потенциал ее активности» [433].

В конце XX – начале XXI вв. Россия и другие страны СНГ столкнулись с далекой от альтруизма, весьма расчетливой ментальностью цивилизацией Запада в условиях обострения конкуренции на мировых рынках и системного кризиса мировой цивилизации. «Сегодня они как никогда близки к утрате своей цивилизационной идентичности и самобытности, сохранность которой была возможна в рамках евразийской цивилизации» [434]. В связи с этим возникает проблема сохранения идентичности и аутентичности России, что с необходимостью требует разработки концептуальной (или «проективной») безопасности (К-безопасности). Такого рода безопасность теперь приобретает все большую значимость, так как во все большей степени «мир становится проективным, а значит, ошибки в обеспечивающих цельность проектных фокусах (нечаянные или сознательно делаемых) превращаются в угрозу для общества, а в пределе – и для человечества в целом» [435]. Значимость К-безопасности обусловлена также и тем существенным обстоятельством, что в последние десятки лет человечество теряло свою историю (и историческую память)с её классическими понятиями «эра», «эпоха», «периоды» и постепенно, используя философию постмодернизма, мощные информационно-коммуникационные технологии, а также и информационные и интеллектуальные войны, входило в игровое, неклассическое, глобальное состояние.

Эта деисторизацияв качестве оружия направлена Западом на ядро цивилизации (российской, китайской, исламской), чтобы сменить её систему кодов. «Какова же практическая цена проблемы деисторизации, основной, как мне представляется, – задает вопрос С. Кургинян, – проблемы XXI века? Является ли эта проблема вещью в себе или же она имеет пусть важное, но все же относительно локальное и локализуемое значение для судеб мира? Думается, что говорить о локальности и локализации этой проблемы не приходится. Ибо тесно связанная с Универсальным и Универсумом история потянула и их за собой – то ли в пропасть, то ли в могилу. Мир вертикальных систем, в которых все корпорации, все замкнутые цивилизационные и культурные монады были способны к трансцендентации, вертикальному восхождению и связыванию через подобно восхождение, а не «напрямую и кое-как», стал превращаться в мир, регулируемый именно «кое-какими», девертикализованными, виртуально-игровыми, горизонтальными связями» [436]. О важности концепции истории в контексте атаки Запада, когда деисторизация используется для разрушения ценностного ядра цивилизации России, свидетельствует выработанная древним Израилем первая концепция истории. «Вне всяких сомнений, Израиль первым выработал концепцию истории как мощного инструмента формирования будущих поколений. Эта идея отчетливо прослеживается во многих главах книги Дварим. Важность значения истории как воспитателя индивидуума и всего прошлого трудно переоценить… Только концепция истории может спасти человека от утраты памяти о прошлом, влекущей за собой неизбежную потерю самосознания» [437]. Человек создан историей, он является продуктом истории, исходя из этого положения, Израиль создал концепцию истории, что помогло ему выжить в суровых условиях диаспоры.