Дмитрий Ивинский - Ломоносов в русской культуре

Едва ли не наиболее распространенный мотив здесь – последовательная дискриминация русских в петербургской Академии, против которой выступил Ломоносов: «Профессора-иностранцы считали русских неспособными к науке и смотрели свысока на всякого нашего соотечественника, пытавшегося заняться ученой деятельностью. Еще за границей Ломоносов стал понимать весь вред для России от порядков и понятий, господствовавших в нашем высшем и единственном научном учреждении; но тяжелая действительность, с которой он столкнулся в Академии, превзошла все то, что он себе представлял. С первых же дней своего вступления в академию он стал отстаивать достоинство русского имени, причем академиков-чужеземцев он старался разубеждать не словами, а своими обширными, разносторонними и ценными научными трудами. Но всем его лучшим начинаниям противодействовали жестоко и упорно: задерживали его хлопоты об учреждении при Академии первой в России лаборатории; препятствовали его преподаванию в университете и в гимназии; мешали его работам по исследованию России; останавливали печатание его трудов; затрудняли получение ответов на его вопросы о необходимости развития образования. Все эти намеренные препятствия вызвали неприязненные отношения Ломоносова к большинству профессоров. Своих профессоров он окрестил общим именем „гонители российских наук“. Только под конец своей многотрудной и полезной деятельности ему удалось несколько сломить этих „гонителей“, благодаря покровительству императриц Елисаветы Петровны и Екатерины II и теплому участию таких просвещенных вельмож, как графы И. И. Шувалов и М. Л. Воронцов» (Памяти Ломоносова 1911, 32—33). Ср.: «Поступив в число лиц, составлявших Академию, Ломоносов, как и раньше, много перенес оскорблений со стороны немцев-профессоров и встречал от них большие препятствия для своих начинаний. Во главе Академии в то время стоял Шумахер, немец, человек без твердых научных знаний, ловкий и настойчивый в достижении своих целей. А целями этими он считал не успехи и процветание наук в России и не распространение их среди русских людей, а одно лишь стремление – удержать Академию в руках немцев и не дать проникнуть в нее русским. Но, несмотря на эту вражду, Ломоносов, благодаря неусыпным научным занятиям, достиг того, что в 1747 году его сделали полноправным профессором, с жалованьем в 660 рублей в год. <���…> Ученые немцы, безнаказанно властвовавшие в нашей Академии наук, редко делились своими знаниями с русскими людьми, а Ломоносов первый из русских ученых стал прилагать свои познания к живому делу» (Русские самородки 1910, 56—57, 58). Ср. еще: «Ломоносов видел, что одна из главных причин „худого состояния Академии“ заключается в недостатке русских ученых, кровно связанных с нуждами и интересами своего народа. В то же время он, как никто, понимал, что в тогдашней России еще не было прямых и надежных путей к высотам науки, что Академия наук не обеспечила подготовку русских ученых и что в ее, стенах русским людям не только не предоставлены все возможности для работы, но их всячески оттирают от науки и стремятся поставить в зависимое и приниженное положение. Этому надо было положить конец. И Ломоносов яростно боролся с „неприятелями наук российских“» (Морозов 1961, 484).

Борьба с академическими немцами – борьба за личную свободу и свободомыслие в России: «Его оды академия выслушивала в собрании, но не печатала; его открытия проходили незамеченными, его переводы лежали в канцелярии и не посылались в типографию. Молодой русский ученый усмотрел во всем этом проделки немцев, из которых состояла академия, так как русских ученых еще не было. Ломоносов „дал сражение“ немцам. Сражение окончилось печально: его посадили под караул и решили впредь „за предерзости“ не выдавать ему еще год никакого жалованья. Льва заперли в клетку, и он бился в ней, не желая смиряться с неволей» (Носков 1912, 25—26). Об одиночестве Ломоносова в его борьбе: «Но он пал в отчаянной борьбе. Он был один – бойцом на этом роковом поле, – все близкое ему, все что могло принимать за него участие, все молодое поколение Русских ученых было слабо и находилось под его же щитом <���…>. // Наконец Ломоносова не стало, рушилась последняя плотина от напора западных волн – и оне хлынули на нас и разлились по нашему отечеству» (Пассек 1842, 4); ср. лапидарное посвящение сборника 1845 г.: «Памяти Ломоносова и Венелина, павших в борьбе за независимость русской мысли» (Савельев-Ростиславич 1845, 3 [первой пагинации]). 15

Конечный смысл борьбы, которую вел Ломоносов, – нравственный, а стремление его к знаниям – способ противостояния смерти, постоянно стремящейся подчинить себе все живое: «Не вдруг, не каким-либо мгновенным озарением, а постепенно, путем могучей борьбы с условиями жизни вскипали и нарождались эти силы, которые и брызнули потом могучей струей русской научной самобытной мысли и зазвенели гармоническим аккордом звонкого живого стиха. Казалось бы, здесь <���т. е. в Холмогорах>, в царстве холода и почти не тающих снегов, в царстве общей смерти, где тощая растительность говорит о том, что все рождающееся здесь обречено на хилое прозябание, если не на общее вымирание, – где жизнь отцветает, не успевши расцвесть, а смерть царствует непобедимо и властно, – казалось бы, в такой обстановке должны бы застыть все пламенные и светлые порывы великой души Ломоносова. <���…> И могучая натура Ломоносова не поддалась тяжким ударам судьбы: из отчаянной борьбы с нею он вышел победителем. Не легок был путь, которым прошел Ломоносов. Ему пришлось пробиваться сквозь целый ряд препятствий, точно стеной огородивших его от источников света и знания. Требовались героические усилия, чтобы пробить эту стену, чтобы одолеть все преграды, которые ставила ему судьба 16, как бы в доказательство того, что и идейные течения на пути своего роста встречаются также с стихийной силой зла. И эта сила не меньшая, чем какую мы наблюдаем в мире физическом <���…>. Мир физический является лишь зеркалом, отражающим в себе <���…> картину борьбы нравственных сил. Зло моральное, как и зло физическое, отличается такой же жизнестойкостью в борьбе за свое существование и с такой же легкостью завоевывает себе успех. Его росту все благоприятствует. Но добро встречает на своем пути всегда преграды, которые всякий идейный порыв, доведенный до конца, делают подвигом, иногда равным мученичеству. Все это оправдалось и на жизни Ломоносова. Косные силы ополчились на него, готовые погасить в нем ту Божью искру таланта, которая с ранних лет затлелась в его душе. Но ни первобытная обстановка его младенческой жизни, ни сугробы далекого севера, ни невежество окружавших его лиц, ни дух времени – не могли остановить русского архангельского мужика в победном шествии к свету знания» (Миртов 1915, 5—7) 17.