Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 2

– 3. Заключение: единство развития физической науки.

– 4. Разногласия зависят от того, что физика еще недалеко ушла от своего начала.

– 5. Единодушие современных физиков по вопросу о конечном единстве физики.

– 6. Тождество содержания теоретической физики при различиях формы.

– 7. К чему сводятся по существу разногласия между физическими теориями.

– 8. Современная двойственность физических теорий тоже ведет к конечному единству физической науки.

– 9. «Искусство я, наука – это мы».

– 10. Антропоморфизм науки: его истинный смысл.

– 11. Общее заключение.

1. Аргументы, приводимые скептической критикой современной физики, сводятся все по существу к знаменитому аргументу всех скептиков: к разнообразию мнений. Но разногласия между современными физиками существуют лишь в теоретической физике, в области систематизирующих гипотез. Они поэтому ничего не доказывают против объективности физики; ведь всякий понимает, что одно и то же реальное содержание может быть организовано различным образом и что гипотезы, предвосхищающие опыт, могут быть многообразны.

Но мало того, что теоретические разногласия не могут затронуть ценности физической науки. Можно без тени парадокса утверждать, что они скорее кажyщиеcя, чем реальные. В физике, вплоть до ее гипотез и теорий, до ее приемов систематизации и открытия, царит глубокое единство, которое отражает, впрочем, единство их происхождения – опыт – и которое навязывается нам с такой принудительной силой лишь благодаря объективности этого опыта. Экспериментальное и объективное содержание физической науки накладывает свой отпечаток на попытки систематизации и на направления исследования. И, в свою очередь, согласие в общих чертах всех физических теорий касательно общей организации экспериментального содержания физики, может доказать, в некотором роде a posteriori, объективность этого содержания.

2. В истории физики, как и во всякой другой истории, можно различить крупные периоды, отличающиеся между собой формой и общим видом теорий; у всех у них какие-то общие черты сходства, почти как у произведений одного и того же художника или одной и той же школы. Поэтому физико-химические науки имеют – по крайней мере, в каждую эпоху – некоторое единство. Значит доля произвольности, имеющаяся при построении теории, при организации и систематизации физических законов этим значительно ограничивается.

Если исследовать внимательнее один какой-нибудь из этих исторических периодов, то довольно скоро начинаешь понимать, почему у всех теорий общий и сходный вид. Дело в том, что совокупность приобретенных знаний и великие последние открытия не оставляют в данный момент места выбору: они принудительно навязывают общую теоретическую форму. И в физике – как и в других науках – систематизация, теории, точки зрения, подсказываются опытными данными, или же – если это слово кажется слишком резким, когда думают, например, о математике – то содержанием, материей теории и природой ее объекта. Теоретическая физика есть таким образом функция экспериментальной физики, т. е. научных завоеваний данной эпохи. Но так как научные завоевания не изменяются заметным образом каждое мгновение, то физика неизбежно носит в продолжение известного времени особенный и весьма характерный облик. Но вот появляется одно из тех открытий, которые отражаются на всех частях физики, ибо они выявляют какой-нибудь основной, до того плохо или частично известный, факт – и весь облик физики изменяется. Начинается новый период.

а) Это и имело место после открытий Ньютона, после открытий Джоуль-Майера и Карно-Клаузиуса. Это же, по-видимому, происходит и на наших глазах, после открытия явлений радиоактивности. Физика таким образом представляет постоянно прочно установленное единство; эта единая организация сохраняет свои черты в течение довольно долгого времени. Разногласия никогда не бывают очень глубокими. В пылу борьбы они кажутся более серьезными, чем они являются на самом деле. Историк, рассматривающий впоследствии вещи на должном удалении от них, находит без труда непрерывную эволюцию там, где современники видели борьбу, противоречия, расколы.

b) По-видимому, тот кризис, через который прошла физика в эти последние годы, носит (несмотря на скептические заключения философской критики) такой же точно характер. В нем даже характерно выражение кризисов роста, появляющихся вслед за новыми великими открытиями. Неминуемое превращение физики, которое должно быть результатом этих открытий (а возможны ли бесподобных превращений эволюция и прогресс?), не изменит заметным образом научного духа.

Из этого вытекает очень важное заключение. Физика не только сохраняет одинаковую физиономию в течение каждого из своих великих периодов; сказывается также, что от одного периода до другого нет разрыва непрерывности.

Если бы для каждого из великих исторических периодов физики – как они ни немногочисленны – можно было бы констатировать радикальные отличия от предыдущего периода, то это было бы довольно серьезным аргументом в пользу скептицизма. В этом случае не существовало бы единой физики, развивающейся и дополняющейся благодаря усилиям ученых, а были бы различные физики, сменяющие друг друга, как во времена греческих спекуляций. Разногласия в этом случае являлись бы непреодолимым препятствием для научного единства, а, значит, и для объективности и для достоверности знания. Брюнетьер мог бы тогда сказать с известным правом, что с каждым новым поколением приходится переделывать заново физику. Но такова ли в действительности картина, представляемая историей физики?

3. Изучая эту историю, мы видим, наоборот, как противоположные, выдвинутые учеными, теории, как их взаимные столкновения разрешаются всегда с помощью некоторой единой новой теории, с помощью какого-нибудь нового открытия. Разногласие представляет собой лишь вопросительный знак, лишь постановку проблемы. Задача и сущность научного открытия – устранить это разногласие. В этом именно смысле один астроном и мог сказать, что научный par excellence метод, метод, благодаря которому двигается вперед наука, это метод остатков. Какое-нибудь явление остается необъясненным в некоторой научной теории. Оно – неразрешимый остаток. На нем тотчас же начинают воздвигаться противоположные теории, загораются споры между учеными. Но в один прекрасный день все разъясняется: найдена окончательная теория, покоряющая себе все умы. И тогда замечают, что противоречия между теориями были лишь внешними и поверхностными. Они проистекали не из того, что мы знаем, а из того, что мы не знаем. Те результаты, с которыми, как казалось, не могло согласоваться остаточное явление, остаются правильными, ибо они были результатом опыта; точно также и самое остаточное явление, как результат опыта, не может быть иным, чем оно есть. Но новый опыт дозволяет найти средство примирить все эти результаты, которые оказываются таким образом, не противоречащими, а дополняющими друг друга. Физические теории таким образом не были разрушены; они были освобождены от ошибочных, скороспелых заключений, они были дополнены, они прогрессировали. Остаточные явления гипотезы Коперника с ее допущением кругового движения планет привели под конец к гипотезе эллиптического движения Кеплера. Изучая случаи самых крайних на вид «сецессионистских» движений в науке, мы находим эволюцию, а не революцию. Дюгем, которого, может быть, можно было из всех физиков заподозрить в особенной склонности к допущению разрывов и скачков в научной традиции, самым недвусмысленным образом утверждает наличность эволюции.