Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 10

Мы видели выше, как толковались навязчивые психические состояния с точки зрения душевных конфликтов, сознательного и насильственного вытеснения некоторых эгоистических или криминальных побуждений и желаний, с точки зрения гипотезы аномальной символизации: Мне думается, к этому нужно бы добавить еще, что для появления психастенических признаков необходимо некоторое предрасположение. Кроме того, они возникают вероятно, когда в душе субъекта происходит сознательная активная борьба морального чувства с влечениями низшего порядка, насильственно подавленными, недостаточно освещенными логическими доводами, ни сублимированными, во выражению Freud’овской школы. Термин «психастения» в этом смысле получил значительные права гражданства после специальных исследований в этом направлении Pierre Janet; только что названный автор подчеркивает в этих случаях понижение психологического тонуса, ослабление функций, позволяющих воздействовать на реальность и воспринимать реальное. Действительно, надо согласиться, что этим предположением объясняется одна сторона дела, но лишь именно одна, но не вся совокупность того, что мы наблюдаем при психастении. Тонус самого психического процесса здесь не достигает необходимой интенсивности. Если же он повышается в зависимости от каких-либо условий, внутренних и внешних, то навязчивые состояния становятся слабее, а иногда даже могут на время исчезать от одного этого условия.

При логопатии, т. е., при патологическом резонерстве, существует словно совершенно противоположное психастении состояние. У логопатов нет сомнений и колебаний; наоборот, они самоуверены в своих выводах, рассуждениях, в действиях. У них наблюдается обилие суждений разного рода, обычно поверхностных, плохо мотивированных, иногда странных. У них бросается в глаза наклонность к паралогиям. Анализируя высказываемые таким субъектом соображения, обращая внимание на его логический процесс, можно легко убедиться в том, что суждения его весьма односторонни и что он часто неправильно пользуется даже обычными и ходячими понятиями. Иной раз его рассуждения могут показаться, может быть, оригинальными, но по существу они окажутся или неверными, или не имеющими никакой ценности. Здесь мы могли бы, пожалуй, говорить о слабости интеллектуального или логического чувства; и эта аномалия мешает субъекту замечать неправильность своих суждений; он лишен критического отношения к этим последним. Делая ясно неправильные или односторонние заключения, он этого не замечает, и не в состоянии их проверить ни сознательно, ни при помощи интеллектуальной эмоции. В общем, у него будет своеобразное паралогическое мышление, но степень этой аномалии будет, конечно, не одинакова в отдельных случаях. Почти всегда, если не всегда, паралогическое мышление сочетается с тою или иною степенью недостатка морального чувства. И те случаи, которые относились к moral insanity, показывают, что здесь о сохранении правильного мышления можно говорить лишь с чисто формальной стороны. На самом же деле в интеллектуальном процессе лиц, относящихся к этой категории, всегда имеется своеобразный изъян в форме паралогического мышления.

Затем, помимо слабости логического и морального чувства в этих случаях обычно можно констатировать некоторую степень возбуждения психической деятельности, вообще. Поэтому логопаты отличаются излишним стремлением говорить, обо всем судить, иметь по каждому поводу свое особое мнение, рассуждать иногда о предметах, даже недоступных их пониманию; они обычно подвижны, деятельны; и все это резче выделяет их характерные психические изъяны. Словом, здесь будут явления как будто бы аномального состояния, представляющего обратную сторону психастении. Это будет психическая гиперстения; и здесь, при этом, указанные признаки находятся в органическом сочетании между собою, являясь прирожденными конституциональными особенностями.

Хотя Freud'овская школа дает, как мы видели уже, определенное толкование истерических явлений, но надо сказать еще раз, что она разъясняет, главным образом, лишь патогенез отдельных признаков истерии. Самая же сущность ее остается до сих пор неясной и не совсем понятной. Для истерической психики характерны два главных признака: это – патологическая внушаемость и самовнушаемость. Они-то и дают возможность развитию и возникновению всех пестрых, причудливо-разнообразных признаков, но уже вторичного происхождения. В отличие от психастении, при истерии патологический процесс, происходящий в связи с излишнею внушаемостью и самовнушаемостью, разыгрывается при пассивном до некоторой степени участии субъекта. Он не проявляет борьбы с воздействием на его психику патогенных условий. Сознательное «я» в момент возникновения истерических признаков на время совсем устраняется и поле действия очищается для проявления подсознательного «я», и оно-то дает о себе знать при истерии, показывая всю свою силу и значение в полной мере, обнаруживая своеобразное влияние на телесную сферу.

Что касается прирожденных психических особенностей, относящихся к эпилепсии, то они дают ряд фактов, интересных в психологическом отношении. Здесь мы встречаемся, между прочим, с самыми разнообразными состояниями общего прекращения сознательных функций психического механизма. Например, здесь наблюдаются состояния психического автоматизма или транса, когда сознание временно прекращает свою деятельность и когда субъект продолжает вести себя с внешней стороны как бы целесообразно; с пробуждением же сознания оказывается, что данное лицо не помнит о том, что было с ним в это время.

Учение о патологических личностях, без сомнения, дает обширный материал для психологов, но, правда, недостаточно еще анализированный. То же самое можно сказать и относительно других аномальных состояний душевной деятельности; и это касается различных отделов ее; едва ли даже нужно перечислять их все.

В заключение необходимо указать, что за последние годы все больше и больше в клиническую психопатологию проникают принципы экспериментальнопсихологической методики, преследующие пока более узкие клинико-агностические цели, нежели дающие материал для патопсихологии или для психологии.

Откуда берет свое начало психология детства, как самостоятельная дисциплина?

На всем длинном пути, который прошла психология от восточной мудрости до наших дней, мы видим один и тот же предмет наблюдения, изучения – душу взрослого человека, законченную в своем развитии, всюду и вечно одинаковую. Менялись методы, порой делались значительные шаги вперед в деле описания тех или иных психологических явлений, но объект наблюдения оставался все тот же. Всегда ли душа бывает такой, какой мы видим ее в законченном виде, и если нет, то какие метаморфозы развития она проходит – даже зарождение вопросов такого рода было невозможно. Но народившаяся биология перенесла внимание с законченного на примитивное, первоначальное, с описания зрелого на историю развития.