Генрих Иоффе - Революция и семья Романовых

Уже после перевоза Романовых в Екатеринбург, оказавшись на территории, занятой белыми, Б. Соловьев некоторое время проживал по подложному паспорту во Владивостоке, а затем в начале 1919 г. был арестован (вместе с женой) и в Чите допрошен белогвардейским следователем Н. Соколовым. Из отобранных у него и его жены (впоследствии частично опубликованных) дневников можно составить вполне определенное представление о Соловьеве как о совершенно разложившейся личности. Поэтому представляется вероятным, что Соловьев, скорее всего был проходимцем, стремившимся использовать свое «особое» положение «наследника Распутина» и нажиться на организации «спасения» Романовых (мы уже знаем, что монархисты переправляли Романовым немалые суммы). Отступая вместе с разбитыми колчаковскими войсками, Соловьев с женой из Маньчжурии бежал в Европу, где довольно долго влачил жалкое существование…

Но вернемся в Тобольск конца зимы и ранней весны 1918 г. В это время сюда прибыл посланец Маркова-2-го и Вырубовой – уже знакомый нам корнет Сергей Марков. Бывшая царица зафиксировала прибытие С. Маркова в своем дневнике. 12 марта 1918 г. она записала: «Сидела на балконе. Видела, как прошел мой экс-крымец Марков и также Штейн» [445]. О прибытии С. Маркова в Тобольск записал в своем дневнике и Николай II [446].

В Тобольске С. Марков встретился со священником А. Васильевым и через него передал Романовым письмо, в котором сообщал, что «тетушка Иветта» (т. е. Марков-2-й) не забывает «их величества». Через Васильева С. Маркову были переданы сувениры от «шефа» (Александра Федоровна была шефом Крымского конного полка, в котором служил С. Марков) и указание ехать в с. Покровское, а затем в Тюмень, где находились Б. Соловьев и агент Маркова-2-го Н. Седов.

Вопреки утверждению Т. Мельник-Боткиной и других, позднее обвинявших Соловьева в измене «монархическому делу», ни Н. Седов, ни С. Марков ни в какую ловушку, якобы расставленную Соловьевым для приезжавших офицеров-монархистов, не попали. Напротив, сумев легализоваться в Тюмени (вступив в формировавшийся здесь красноармейский отряд), С. Марков поддерживал с Соловьевым самые тесные отношения.

Обсудив положение, Соловьев, Н. Седов и С. Марков установили, что ко времени прибытия последнего в Тобольск, т. е. к марту 1918 г., в деле подготовки заговора по освобождению Романовых было достигнуто следующее: налажена прочная связь с «заключенными» в губернаторском доме; в Тобольске и ближайших к нему окрестностях сформированы группы «верных людей» и от Тобольска до Тюмени созданы «перевалочные пункты» на случай побега; установлен контроль над телефонами Тобольского Совета и «отряда особого назначения» [447].

Большую помощь заговорщикам оказывал тобольский епископ Гермоген. Он наладил контакт с местным контрреволюционным «Союзом фронтовиков», во главе которого стояла некая темная личность по фамилии Летемин. В кассу этого «союза» Гермоген пожертвовал 4 тыс. руб. «Союз», вспоминал тобольский большевик И. Коганицкий, «занял по отношению к Совету (тогда еще меньшевистско-эсеровскому) определенно враждебную позицию, угрожая арестовать исполком и захватить власть в свои руки, а Совет распустить…» [448]С другой стороны, Гермоген поддерживал контакты с некоторыми духовными сановниками в Москве и Петрограде, в том числе с патриархом Тихоном. Еще в ноябре 1917 г., сразу же после избрания Тихона на патриарший престол, Гермоген просил его поддержки в деле оказания помощи царской семье. По воспоминаниям С. Маркова, Тихон тогда ограничился передачей своего благословения бывшему императору, а от прямого содействия в освобождении Романовых отказался [449]. Но имеющиеся данные свидетельствуют о том, что Тихон поддерживал какие-то законспирированные связи с теми монархистами, которые тянулись к Тобольску, и некоторыми из Романовых [450]. Например, он состоял в переписке с сестрой бывшей императрицы Елизаветой Федоровной, которая постриглась в монахини после убийства Каляевым ее мужа великого князя Сергея Михайловича, а в начале 1918 г. находилась в Екатеринбурге и Перми, откуда переписывалась с царской семьей.

Во всяком случае, Романовы были хорошо осведомлены о роли Тихона, Гермогена и креатуры последнего – Алексея Васильева. 23 января 1918 г. Александра Федоровна писала Вырубовой: «Священник этот (А. Васильев. – Г.И.), энергичный, преданный, борется за правду, очень милое лицо, хорошая улыбка… Он известен среди хороших людей, потому его от нас убрали, но может быть и лучше, так как он может больше делать теперь. Епископ (Гермоген. – Г.И.) за нас и патриарх в Москве тоже, и большая часть духовенства» [451]. За день до этого бывшая царица писала Вырубовой о Гермогене: «Гермоген каждый день служит молебен у себя для папы и мамы» (т. е. для Николая и Александры Федоровны) [452].

По мнению многих лиц из окружения Романовых в Тобольске, уже в начале 1918 г. обстановка здесь была такова, что организация бегства бывшего царя и его семьи не представляла особых трудностей. «Никогда еще, – пишет П. Жильяр, – обстоятельства не были более благоприятными для бегства, т. к. в Тобольске еще нет представителя правительства большевиков… Было бы достаточно несколько энергичных людей, которые действовали бы снаружи по определенному плану и решительно. Мы неоднократно настаивали перед государем, чтобы держаться наготове на случай всяких возможностей» [453]. Жильяр не сомневался в том, что с помощью полковника Кобылинского было нетрудно «обмануть наглый и в то же время небрежный надзор наших стражей» [454]. Такого же мнения придерживалась и Т. Мельник-Боткина, дочь упоминавшегося нами царского врача Боткина, также жившая в Тобольске. По ее свидетельству, дело дошло до того, что солдаты одного из взводов «отряда особого назначения» сообщили полковнику Кобылинскому, что в свое дежурство они «дадут их величествам безопасно уехать» [455].

26 октября 1917 г. в результате вооруженного восстания рабочих, солдат и матросов Петрограда, руководимого Военно-революционным комитетом Петроградского Совета, Временное правительство было свергнуто. Когда группа красногвардейцев и революционных солдат вошла в Малахитовый зал Зимнего дворца, чтобы арестовать министров, Керенского среди них не оказалось. Еще утром 25-го на автомобиле под американским флагом он бросился в Псков, в штаб Северного фронта, чтобы побыстрее «протолкнуть» оттуда к столице карательные войска. Однако командующий Северным фронтом генерал В. Черемисов явно не торопился помочь Керенскому – главе правительства и верховному главнокомандующему. Что же определяло этот «саботаж»? Сам Черемисов позднее утверждал, что еще в середине октября (когда он уже был командующим Северным фронтом) Керенский уверил его, что в случае «выступления большевиков» с ними «справятся» части гарнизона, вследствие чего штаб фронта заранее не готовился к карательному походу на Питер [456]. И все же, скорее всего в «саботаже» Черемисова сказалось желание командных «верхов» избавиться от опостылевшего Керенского, умноженное на понимание его обреченности. У Черемисова к тому же были достаточно сложные отношения с Керенским. Он, несомненно, не забыл, как Керенский летом 1917 г. фактически взял сторону нового главковерха Корнилова, отказавшего Черемисову в назначении на пост главкома Юго-Западного фронта. Тогда этот конфликт приобрел очень острый характер.