Владимир Демьянов - Геометрия и Марсельеза

Почему Манон столь резко говорила о Дантоне, понять несложно; он оскорбил ее лучшие чувства громогласно сказав как-то о министре Ролане: «Хорошо было бы иметь министров, которые не говорили бы словами своей жены». Кроме того, Дантон явно захватил лидерство в кабинете министров.

Ролан и впрямь выглядел бледно в опасном соседстве с блестящей женщиной, которая превосходила его и умом, и творчеством, и ораторским искусством.

Но по какой причине несравненная Манон столь злобно писала о Монже, не сразу становится ясным. Ведь на пост морского министра его выдвинули сами жирондисты. Простодушный Монж, страстно желая служить революции» совсем не собирался стать министром и возиться в административных досье вместо того, чтобы заниматься делом, более близким его творческим интересам и опыту. Он отказывался от предложенного поста. Правда, позже, после серьезного нажима, он все-таки уступил, хотя и не без колебаний.

Мотивы его назначения были весьма убедительными: никто не был так подготовлен к этой роли, как инспектор морских училищ Монж, объездивший все порты, хорошо знающий состояние верфей» подготовку флотских кадров, дела и нужды флота. Человек разносторонних знаний, высокой порядочности и добросовестности, он был известен как истинный республиканец. Имя его укрепило бы престиж новой власти. По соображениям жирондистов, политически наивный и доверчивый геометр как нельзя лучше подходил на роль «темной лошадки», с помощью которой можно управлять событиями, оставаясь в стороне и, уж во всяком случае, не привлекая слишком пристального внимания к себе.

Собственно, расчет был безукоризненно точен. Но кто мог знать наперед, как поведет себя на деле новый министр? Кто мог предполагать, что далекий от политики математик, близкий друг одного из лидеров Жиронды, окажется отнюдь не «ручным»? А это, по мнению жирондистов, было уже совсем ни к чему. Этим и объясняется та нелюбовь, с какой мадам Ролан написала его портрет. Можно понять, почему она не касалась деловых качеств Монжа: ока могла их и не знать, не видеть или не хотеть видеть. Но в описании личных черт характера она, столь тонкий наблюдатель, отмечает в нем лишь нехарактерное.

В воспоминаниях других современников Монж представляется иным — бесконечно добрым, мягким, колеблющимся. Шабо-Арно в «Истории военных флотов», говоря о французском флоте периода первой республики, писал: «…Ученый Гаспар Монж был тогда морским министром и при его плохих администра тивных способностях, при его слабом, вечно колеблющемся характере, конечно, не мог восстановить порядок в военных портах и на судах, где неизменно царствовало возмущение».

Здесь капитан 2-го ранга в резерве прав почти по всем пунктам, кроме суждений об административных способностях ученого. Особенно интересно для нас суждение о тогдашнем флоте, «где неизменно царствовало возмущение».

Наследие морской министр Монж получил тягчайшее: разброд был полный. Первое, с чем он столкнулся, — это отказ чиновников министерства от работы. Саботаж. Почти все начальники отделений и комиссары морского министерства явились к новому министру и объявили, что готовы… отказаться от своих должностей.

Будем говорить чистосердечно, — сказал им Монж, — вы хотите оставить свои места, потому что вам не нравится министр (он знал, что не нравится им, революция). Но потерпите; будьте уверены, что я здесь ненадолго; может быть, мой преемник вам понравится. -

Но если с чиновным аппаратом еще можно было как-то сладить, то непосредственно на кораблях и в портах происходило нечто невообразимое. Многие офицеры — почти сплошь аристократы — бросили свои посты и эмигрировали. В корабельных экипажах царили неповиновение и полное отрицание порядка и дисциплины. Нет, это не была «анархия — мать порядка», не признающая никакой власти. Это была контрреволюция, борьба с республикой.

Военные люди знают, как трудно создать армию. А флотские добавят, что армию еще можно сколотить в течение месяцев, но для создания флота нужны годы. Даже Наполеон со всеми его дарованиями и жесткой властностью, когда он распоряжался судьбами почти всей Западной Европы, не мог создать флота, способного соперничать с английским. На море у него были, как говорят, только неприятности.

Флот — это не сумма кораблей, а сложная система, причем и технологическая, и организационная, и социальная. Это прежде всего — люди!

С ними-то и столкнулся математик Монж, от которого, вообще-то говоря, потребовали слишком многого. Но он напрягал все силы, чтобы сделать максимум возможного в той катастрофической обстановке, в которой находился флот французской республики. Он заверял Конвент, что чистку на флоте от реакционных элементов проводит решительно, хотя при этом, как он писал, пришлось уволить некоторых сведущих специалистов и на их место назначить людей малоопытных.

Подобного рода доклады, видимо, помогли ему спасти таких людей, вошедших в историю науки, как замечательный моряк и ученый Борда (мы еще с ним встретимся), и таких, не представляющих интереса для мировой науки людей, как бывший министр, предшественник Монжа на занимаемом им посту, Дюбушаж, которого Монж пристроил вдали от Парижа на должность инспектора артиллерии. Читатель, видимо, помнит, как морской министр Дюбушаж вел из Тюильрийского дворца королеву во время шествия семьи Бурбонов, описанного в «приглашении к книге», но сейчас уместно добавить, что тогда он был не согласен с этой мерой, ибо «как можно вести короля к его врагам!»

Словом, чистка аппарата была объективно необходима, и Монж ее вел. Впрочем, как отмечал советский историк А. И. Молок, не всегда он действовал в этом вопросе с необходимой твердостью. Случалось, что он уговаривал саботажников вместо того, чтобы расправляться с ними. Бывало, что его добротой пользовались недостойные его внимания люди.

У французов есть интересное издание, в котором даны краткие жизнеописания всех министров. Автор изучил все, что там написано о Монже. И с удовольствием сообщает, что никаких упреков в его адрес, подобных тем, которые здесь уже приведены и которые, видимо, остались «за кадром», там нет. Работа Монжа на посту министра, подчеркнем, морского министра первой республики, официальной Францией была признана хорошей. Мы сможем к этому добавить то, что Монж показал образец поведения, будучи у власти во времена французской республики, и правильно определил главную нить в том сложном хитросплетении событий и суждений; может быть, не так уже много он сделал, как организатор и волевой командир, но как воспитатель, как проводник республиканского духа, как поистине активный деятель революции он останется в веках.