Александра Матвеева - Геополитическая концепция истории России П. Н. Савицкого

В теории организационной идеи были развиты представления об Идее-Правительнице.

Генезис организационных идей евразийский теоретик не объяснял, указывая лишь, что их «высвобождение происходит взрывами, как в физике, не сплошным потоком» [464]. Позднее Л. Н. Гумилев даже «подыскал» среду для таких «пассионарных» взрывов в космосе [465].

Организационная идея рассматривалась, как «основной движущий фактор или эйдос исторического процесса», некая «властная», государственническая, а для России-Евразии имперская идея, «владеющая материей и движущая ею» [466]. В этой связи, исторический процесс рассматривался, как материализация этих организационных идей. При этом Савицкий не давал объяснения, почему материализуется одна организационная идея, а другая нет. Так, «каждый социальный строй есть воплощение организационной идеи», «класс создается идеей класса», «идея Маркса, в возникновении своем независимая от факта существования пролетариата, впоследствии воплотилась в пролетарском движении» [467]. Большевики пришли к власти, в условиях «уничижения Идеи Отечества», когда кстати пришлась Идея Интернационализма [468].

В этой связи евразийцы ожидали скорейшего утверждения своей организационной идеи – идеократии. Для реализации этих планов, необходимо было, по мнению П. Н. Савицкого, обратить внимание на изучение социальной истории, как истории борьбы социальных организационных идей [469]. Отсюда вытекал принцип евразийской эпистемологии: познать процесс, чтобы управлять им [470]. В силу политической заданности этой цели Савицкий стремился к всеобъемлющему синтезному знанию, которое обеспечило бы успех евразийской идеологии на практике.

В этой связи особое внимание у него вызывала история организационных идей – история науки. Она рассматривалась как «закономерный «номогенетический» процесс, притом неразрывно связанный с общей историей» [471]. Эта связь выражалась в том, что «выводы науки становятся двигателями исторического процесса» [472]. Прежде всего, это касалось историографии.

Савицкий выявил сопряженность разработки исторических проблем в русской науке с периодами в историческом развитии. В качестве примера он приводил дискуссию в партийных кругах в конце 20-х гг. по поводу «термидора», которая вызвала появление большого количества соответствующей литературы по термидору, как факту французской истории. Эта работа, по мнению П. Н. Савицкого проводилась с целью повлиять наукой на историю, в частности, «доводами «от науки» настоять на осуждении троцкистской оппозиции [473].

Теория России-Евразии является стержневой в геополитической концепции «научного россиеведения» П. Н. Савицкого. Как было рассмотрено выше, она разрабатывалась им еще до эмиграции и в основе своей опиралась на выводы русской геополитической славянофильской и почвеннической традиции, а также на данные отечественной географической науки первых десятилетий ХХ века.

Использование названия «Евразия» применительно к территории бывшей Российской империи объяснялось П. Н. Савицким следованием «географической логике», поскольку Россия расположена одновременно в европейской и азиатской части материка [474]. Но эта «терминологическая» замена имела более глубокий смысл и значение. Принципиально новым являлось рассмотрение Евразии не как государства, а именно как месторазвития, «традиции» которого определяют свойства «надстраиваемого» над ним государства.

Россия-Евразия определялась как особый «срединный» географический мир, «по своим пространственным масштабам, так и по своей географической природе, единой во многом на всем ее пространстве и в то же время отличной от природы прилегающих стран», как «континент в себе» [475]. В этой связи территориально Россия-Евразия рассматривалась, как переходная полоса между Европой и Азией, с признаками восточного и западного географических миров. Но, как верно заметил П. Н. Милюков: «Беда только в том, что из таких переходов состоит весь материк Европы. Таким образом, между Евразией наших «евразийцев» и Западной Европой можно вклинить еще одну Евразию, как и на Азиатском континенте» [476].

О неуместности такого разграничения гумбольдтовской Евразии на три субконтинента говорили и географы, современники П. Н. Савицкого. Так, Б. Н. Одинцов в статье «Пределы Евразии» привел развернутую аргументацию в защиту того, что «не только в климатическом, но и в ботаническом и почвенном отношении Европейская Россия и Западная Европа имеют много общих черт» и что «европейская и азиатская части России связаны, как друг с другом, так и с остальными областями Европы и Азии постепенными переходами климатических и других физико-географических условий»; а в этой связи он не видел оснований для сужения термина Евразия до «географизма» «Россия-Евразия» Савицким [477]. Аналогично и историк П. Н. Милюков считал, что, выделив этот «переход» в самостоятельный тип, евразийцы, «испортили хороший научный термин, не ими созданный» [478].

Уникальным качеством, отличавшим от «раздробленных» Европы и Азии, «срединный мир», по мнению П. Н. Савицкого, являлась его «обособленная целостность»: «Россия-Евразия есть замкнутое и типичное целое» [479]. Как было отмечено выше, здесь П. Н. Савицкий следовал логике отечественных географов, в частности Г. И. Танфильева [480], отрицавших уместность деления России на восточную и западную, не считавших Урал такой демаркационной линией: «На рубеже Урала мы не наблюдаем существенного изменения географической обстановки» [481]. Россия в географических описаниях П. Н. Савицкого представала как сплошное равнинное пространство, состоящее из «Беломорско-Кавказской», Сибирской и Туркестанской частей, с единым климатом практически на всем протяжении, не похожим ни на европейский, ни на азиатский, с почти одинаковым количеством осадков на всем пространстве, что также не характерно для «периферийных миров», со сплошной уникальной полосой черноземов от Подолии до Минусинских степей [482].

Цельность, «всеединство» данной территории выражалась в ее качестве – синтезности. Это географическое свойство имело сообразно геософии П. Н. Савицкого «параллелизм» в истории месторазвития. Равнины России-Евразии, как большой ассимиляционный природный котел, приучают к «широте геополитических комбинаций»: они не мешают миграции населения, что способствует интенсивному этническому взаимодействию и скрещиванию [483]. Получалось, что сама природа Евразии обусловливала необходимость экономического, политического и культурного объединения.