Александра Матвеева - Геополитическая концепция истории России П. Н. Савицкого

Таким образом, на северо-западе политические границы Российской империи со Швецией и Норвегией совпадали с культурно-историческими и этнологическими, а южные сухопутные границы – с Пруссией, Австрией и Румынией, даже с европейской Турцией, могли трактоваться как «искусственные», поскольку эти земли были в большей степени «единоплеменные», «единоверные» России. В результате, обосновывалась панславистская концепция российского пространства, согласно которой граница «Среднего мира» с Европой проходила по черноморско-балтийской перемычке в том числе, по Адриатическому и Ионическому морям («окраинно-приморские европейские территории»), вбирала все территории западнославянские. Еще в 1919 г., Савицкий ограничивал линию стратегических интересов России в Европе по линии Познань – Богемские горы – Триест [522]. Таким образом, Галиция, Волынь рассматривались как органические части Евразии.

В 30-е гг. Савицкий изменил свою позицию. В своем докладе «Россия, Германия и Дальний Восток», он, ратуя за развитие восточного направления советской колонизации указывал, что Прибалтика и Польша, будучи устремленными к Европейскому миру, «находясь в составе Российской империи, осложняли позицию старого режима» [523].

Относительно пограничной линии с Азией в большей части естественные границы тоже отсутствовали. Савицкий обозначил лишь границу двух миров по Дальнему Востоку, где она переходила в «долготы выклинивания сплошной степной полосы при ее приближении к Тихому океану, т. е. в долготах Хингана [524]. В целом же, с миром Азии у России-Евразии были прочные историко-географические связи еще со времен монгольского периода евразийской истории. В этой связи Савицкий говорил о «геополитическом наследстве» географической плоти «монголосферы» применительно к восточной политике России [525].

Савицкий заявлял, что Россия – «наследница Великих Ханов, продолжательница дела Чингиса и Тимура, объединительница Азии » [526](выделено мной – А. М. ). Поэтому своей геополитической теории он не устанавливал четкого предела пространственного роста России-Евразии в восточном направлении: pax rossica имел геополитические права на пространство pax mongolica [527]. В этой связи евразийцы часто повторяли: «Мы не захватчики в Азии, а у себя дома в Евразии» [528].

Здесь опять прослеживалось влияние традиций русской геополитики, где проблема Россия – Восток со времен «Большой игры» [529]была не менее значима, чем вопрос о взаимоотношениях нашей страны с Западом.

Это объяснялось стратегической важностью в условиях борьбы за сферы влияния в Средней Азии с Англией, а также определяющей ролью восточного направления в широтной геополитической активности Российской империи. В этом отношении показательны слова геополитика-публициста И. И. Дусинского (публиковался под псевдонимом Арктур), отмечавшего в 1910 г., что «для нашей национальной политики азиатские части восточного вопроса представляются еще более существенными, чем части европейские. Более того: национальные задачи нашей внешней политики, за исключением лишь Царьграда и его области, всецело сосредоточены именно в Армении, Курдистане и Малой Азии» [530].

О необходимости присоединения Туркестана для обеспечения безопасности страны после потерь в Крымской войне писал создатель военной школы отечественной геополитики генерал-фельдмаршал Д. А. Милютин [531]. На схожих позициях стоял И. И. Дусинский, считая, что продвижение русской колонизации в глубь Азии должно обезопасить наше государство от «исторической неизбежности натиска Китая» и предлагал провести границу российского государства до Куэнь-Луня с пустыней Гоби [532]. О естественно-исторической обусловленности продвижения русской колонизации на Восток с целью обретения «удобной и прочной границы» писал и И. С. Аксаков в 80-е гг. XIX столетия, подчеркивая, что «ни в одном шаге своего движения и распространения на Восток не подлежит Россия упреку; она лишь исполняла закон необходимости, – органический закон нашего государственного телосложения, не нарушая ничьих законных прав, не к ущербу, а к выгоде занимаемых ею стран и подчиняемых народов» [533]. Славянофил считал, что продвижение России в сторону Средней Азии «законно, естественно и неизбежно» [534]. Подобной точки зрения придерживался и В. О. Ключевский, мотивируя это открытостью восточных российских границ и отсутствием серьезных препятствий для углубления в Азию [535].

Еще дальше, по пути углубления этой идеи пошел генерал А. Е. Снесарев, указав на необходимость укрепления наших государственных позиций в Афганистане в противовес британской Индии [536].

Проориенталистские настроения имели место даже в художественной литературе последней четверти ХIХ – начала ХХ вв. Достаточно вспомнить «Скифов» А. Блока или «Дневник писателя» Ф. М. Достоевского, в котором утверждалось, что «поворотом в Азию, и с новым на нее взглядом нашим, у нас может явиться нечто вроде такого, что случилось с Европой, когда открыли Америку…С стремлением в Азию у нас возродится подъем духа и сил» [537].

Проблема значимости восточного направления геополитической активности в жизни Российской империи, как и проблема взаимоотношения России с азиатскими странами в отечественной геополитической мысли была достаточно глубоко разработана, причем с разных позиций: геостратегических (по сути, военно-стратегических и военно-географических), исторических, даже естественно-исторических, политико-географических. В этой связи тезисы некоторых исследователей о том, что восточный дискурс русской истории был привнесен в отечественную геополитику П. Н. Савицким, представляются неуместными [538].

Н. Я. Данилевский и В. И. Ламанский относили некоторые части Малой Азии и Сирии к Среднему миру на основании культурно исторического принципа: сирийские христиане, азиатские арийцы [539]. Савицкий также подчеркивал этнографическую связь евразийских турок с иранцами и народами Передней Азии, связь монгол и населения Восточной Азии [540]. Но, прежде всего, обосновывал необходимость продвижения России на Восток экономическими, военно-стратегическими потребностями России и здесь он был ближе к выводам ярчайших представителей военной школы отечественной геополитики А. Е. Снесарева и Е. А. Вандама. Последний, рассматривая русское государство как геополитического преемника Монгольской державы, отмечал: «Заняв место Татарии, мы унаследовали и ее отношения к южной половине Азии, т. е. главным образом к Китаю и Индии» [541]. Это подразумевало и включение в состав Российской империи «остатков» территории Золотой Орды, как «нашего исторического наследства». Прежде всего, это касалось Маньчжурии [542].