Ральф Иззард - По следам снежного человека

В тот день, когда волчата прибыли в лагерь, появился также мальчик, который принес еще одного красивого трагопана [42] Трагопан (Tragopan) — птица отряда куриных. и двух птенцов. Бис и Ахкей притащили пару уток, подстреленных на озере Ланг-Бома. Мы зажарили их на обед. На всех этой еды было маловато, и Бис скромно отказался от своей доли. Утки отличались ужасным вкусом, но мы кое-как с ними справились. Когда же мы закончили еду, Бис лукаво сообщил, что это красные утки, а затем прочел нам научную диссертацию об их пище, которая, по-видимому, состоит главным образом из трупов, уносимых течением индийских рек.

Следующий день был последним, который я проводил в базовом лагере. Мы решили, что я возьму с собой тридцать носильщиков, и они понесут все наше радиооборудование. Для нас было крайне важно реэкспортировать это оборудование не позже, чем через шесть месяцев после его ввоза; в противном случае мы рисковали потерей очень крупного залога, внесенного таможенным властям. Вечером мы пригласили всех наших постоянных шерпов на прощальный торжественный обед; на нем присутствовали также многие наши друзья из окрестных деревень. В числе почетных гостей была жена Неми, Пем Пем — любимая сестра Тенсинга, жившая в Тхаме. Она привела с собой своего ребенка. Из Намче-Базара пришли Мукхерджее и его помощник-индиец; так как они были по национальности хиндустани, то им подали копченую рыбу, вместо солонины и спагетти, поглощавшихся всеми остальными в огромных количествах. Танцы и пение песен шерпов, часть которых мы к этому времени сами знали, продолжались за полночь, и, конечно, чанг и ракши лились в изобилии…

Утро 18 мая того дня, когда я должен был пуститься в путь в Катманду, ознаменовалось прибытием нарочного от Джона Джексона. В своем письме, датированном 13 мая, Джон сообщал, что прошел через перевалы Амбу-Лапча и Барун и на леднике Барун встретился с Новозеландской и Калифорнийской экспедициями, в то время пытавшимися совершить восхождение на Макалу, имеющего двойную вершину. В истории альпинизма это был, вероятно, первый случай, когда крупные экспедиции из двух стран собирались взойти на одну и ту же гору в одно и то же время, и можно было бы предположить, что неизбежно возникнет некоторое соперничество; однако, как писал нам Джон Джексон, между участниками обеих партий, расположившихся лагерем на расстоянии десяти минут ходьбы одна от другой, отношения были исключительно дружественные.

От Макалу Джон Джексон направился дальше к Кангченджанге, где встретился со своим братом Роналдом.

Некоторое время мы сидели в общей палатке, обсуждая послание Джона и поджидая появления нанятых для меня носильщиков. Ждать пришлось очень долго. К 11 часам из тридцати человек пришли только три. Они сообщили нам, что остальные отказались под обычными предлогами: им-де надо работать на полях; внизу теперь слишком жарко; они обязательно заболеют малярией и умрут. Несколько часов казалось, что мы очутились в совершенно безвыходном положении; затем по поразительному стечению обстоятельств в лагерь пришел агент по найму кули из нижней части долины и предложил обеспечить нас рабочей силой в любом количестве, если мы дадим ему четыре дня на вербовку в расположенных ниже деревнях. Это вполне подходило для нашей главной партии, но означало изменение моих личных планов. Мы решили, что вместо тридцати кули я возьму только восемь, из которых два или три согласились идти со мной лишь до Намче-Базара, дав, однако, гарантию подыскать там замену. В этот вечер дальше Намче-Базара я совершенно очевидно уйти не мог, но самое главное заключалось в том, чтобы двинуться с места. Незадолго до того, как я должен был пуститься в путь, в общую палатку вошел Да Темба и принес по белому шелковому шарфу для каждого из нас и бутылку совершенно особой ракши, горлышко которой в знак исключительного благоволения смазали маслом. Это были подарки шерпов в ответ на вчерашнее угощение.

В три часа дня я покинул базовый лагерь, а два часа спустя прибыл в Намче-Базар. Мукхерджее, с утра ожидавший моего прихода, встретил меня и, услышав о затруднениях с кули, настоял на том, чтобы я переночевал у него. Он любезно подарил мне местную циновку, очень красиво расшитую разноцветной шерстью.

Было решено, что повар шерпов Пемба будет моим сирдаром во время обратного путешествия, так как Нараян лучше справится с готовкой пищи в более трудных условиях для большого количества людей. В шесть часов утра Пемба разбудил меня и сообщил, что вся партия из восьми кули набрана. Двое оказались глубокими стариками, а четверо — женщинами. Остальные заявили, что понесут груз только до деревни Тхосе, находившейся на полпути, но обещали найти там замену. В общем мне, по-моему, повезло. Еще не было семи часов, когда пришли Пасанг Пхутар и его жена с еще одним белым шелковым шарфом, которым они торжественно украсили меня, и с еще одной бутылкой самой лучшей ракши. Чувство товарищества требовало немедленно распить ее — ужасная нагрузка для пустого желудка, тем более что нам предстояло залить ее огромным количеством великолепного чанга Мукхерджее. Должен заметить, выпивка до завтрака уменьшила печаль от разлуки.

Я не собираюсь подробно описывать мое путешествие, так как оно протекало почти без всяких событий. Через два дня мне представился случай послать нарочного в Катманду к Саксене с извещением, что я предполагаю прибыть в Банепу 1 июня. 31 мая, пожалуй, было самым памятным днем перехода. Рано утром мы спустились к слиянию двух рек у Долалгхата; там, остановившись на полосе песка, служившей жителям деревни местом кремации покойников, я чудесно выкупался, пробарахтавшись в воде по меньшей мере полчаса. На противоположном берегу какой-то рыбак закидывал сети, надо мной лучи ослепительного солнца пробивались сквозь бледно-зеленую глянцевитую листву и большие оранжевые цветы великолепного дерева, названия которого я не знаю. Три белки гонялись друг за другом по ветвям, а два ярких зимородка, сидя на одном из нижних сучков, пристально смотрели в воду.

В течение всего утра собиралась г, роза, и не успели мы подняться на три километра от реки, как она разразилась. Мы достигли подножия желоба в склоне горы, где с отвесного уступа вышиной в несколько сот метров тонкая струя воды падала на тропу, по которой мы шли. Остатки многочисленных лагерных костров показывали, что этот желоб был излюбленным местом привала. Грозовой дождь вскоре превратился в ливень, и нам пришлось укрыться под смоковницей в стороне от желоба. Какое-то милостивое провидение, должно быть, руководило нами при этом выборе, потому что сам желоб на вид казался более надежным укрытием, но если бы мы остановились в нем, то вся наша партия несомненно погибла бы. Внезапно, без всякого предупреждения, громадная стена грязно-коричневой воды весом во много тысяч тонн, увлекая за собой целые деревья, хлынула через край уступа и с грохотом устремилась в желоб. Уступ над нами начал разваливаться. (По желобу прошел сель [43] Сель (или силь) — бурный грязевой поток, образующийся в горных долинах после сильных ливней. Выносит огромные массы обломков горных пород, смешанных с грязью. .— Прим. ред.) Огромные глыбы сдвигались с места и низвергались на тропу. Сквозь оглушительный рев водопада слышались пронзительные крики шерпов, стремительно убегавших от опасности и предоставивших мне с Пембой спасать брошенные ими грузы. На этот раз смерть прошла буквально в нескольких метрах от нас. Через час небо снова прояснилось, и, пробираясь сквозь джунгли, мы с восхищением наблюдали, как стая обезьян лангуров весело резвилась на деревьях, раскачиваясь на ветвях и перепрыгивая с одной на другую так же ловко, как и гиббоны.