Максим Трудолюбов - Люди за забором. Частное пространство, власть и собственность в России
- Название:Люди за забором. Частное пространство, власть и собственность в России
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Новое издательство
- Год:2015
- Город:Москва
- ISBN:978-5-98379-196-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Максим Трудолюбов - Люди за забором. Частное пространство, власть и собственность в России краткое содержание
Книга редактора и колумниста «Ведомостей» Максима Трудолюбова «Люди за забором» – это попытка рассмотреть закономерности российской истории, проанализировать зависимость современной России от своего прошлого и подумать о способах преодоления этой зависимости в будущем, используя самый обыденный, но потому и самый неочевидный материал – устройство российского частного пространства – квартиры, дома, двора, забора – в его связях с политикой, экономикой, культурой и социальной жизнью.
Люди за забором. Частное пространство, власть и собственность в России - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
2. Без суда да не лишится благородный имения
Права дворян на независимое от прихотей короны владение имением были подтверждены в 1785 году Екатериной II [196].
Жалованная грамота давала дворянам такие права и вольности, которые привели бы создателей Московского государства в ужас. Защищенность частной помещичьей собственности сыграла огромную роль в русской культуре, создав материальную основу для независимости нескольких поколений образованных и мыслящих людей.
А ведь всего за 50 лет до екатерининской грамоты попытка дворянства вынудить монарха подписаться под русской Хартией вольностей привела к унизительному поражению. Одна из придворных партий попыталась навязать будущей императрице Анне Иоанновне «кондиции», то есть условия. В их тексте был пункт о жизни, свободе и собственности. Смыслом государства Локк считал «сохранение жизней, свобод и владений» (см. главу 4). Вот и в кондициях было написано: «У шляхетства живота и имения и чести без суда не отымать». Но императрица, получив власть в свои руки, кондиции разорвала. Ей было не страшно.
То, что с легкостью проделала Анна Иоанновна, Екатерина во второй половине того же века позволить себе уже не могла. Она знала, что ее положение не так прочно. Она взяла власть силой, она подавила восстание Пугачева, она полицейскими методами расправилась с самыми яркими фигурами нарождающейся интеллигенции Александром Радищевым и Николаем Новиковым, она внимательно следила за революционными событиями в Америке и Европе. В переписке с французскими философами императрица охотно рассуждала о вольности, но всегда хорошо знала границу между светским разговором и политической реальностью. И тем не менее выяснилось, что об этих вещах можно не только рассуждать. Частные собственники бывают, оказывается, нужны государству. И слова о чести, вольности и имении зазвучали в высочайшей речи.
«Без суда да не лишится благородный чести. Без суда да не лишится благородный жизни. Без суда да не лишится благородный имения… Подтверждаем на вечныя времена в потомственные роды российскому благородному дворянству вольность и свободу», – говорится в Грамоте на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства [197].
Похожие слова звучали тогда же и в Америке, и во Франции. О невозможности лишить человека жизни и имущества без суда говорили и писали тогда во всем мире. Ключевая разница в том, что в Америке и во Франции говорили об этом интеллектуалы и революционеры, а в России – сама носительница абсолютной власти. Наш «билль о правах» был инициативой монарха. Право, завоеванное обществом, и право, дарованное сверху в условиях уже существующего государства, – разные вещи. Тем более если речь идет о сословном государстве, в котором доминирующая социальная группа мечтает сохранить свои привилегии.
Дарование права собственности было в российской ситуации не только модернизационным шагом, но и шагом, направленным на укрепление социального порядка. Российская «декларация прав», с одной стороны, привела к некоторому увеличению числа свободных граждан, способных участвовать в общественной жизни, а с другой – к укреплению власти одних граждан над другими. Грамота была обращена лишь к одному сословию. Освобождая сословие дворян, императрица закрепляла, не оговаривая это, зависимое положение крестьян. Благодаря Жалованной грамоте избранные граждане получили право распоряжаться судьбой значительной части (около 40 %) населения страны.
Само введение института частной собственности оказалось препятствием к освобождению крестьян. Отпускать их на свободу без земли было несправедливо и опасно, а отбирать землю у помещиков – незаконно. Крестьяне, напомним, закреплялись за землей, а не за помещиком, но теперь они – по сути, хотя и не по закону – оказались в собственности у землевладельцев. Эта ловушка не один десяток лет мешала решиться на давно назревшую отмену крепостного права, что не могло не сказаться на восприятии института собственности в России. Отношение к собственности, свойственное самому классу собственников, то есть образованной и максимально свободной части общества, принимало эмоциональные, лубочные формы: «Половина нашего сельского населения гораздо несчастнее западного, мы встречаем в деревнях людей сумрачных, печальных, людей, которые тяжело и невесело пьют зеленое вино, у которых подавлен разгульный славянский нрав – на их сердце лежит очевидно тяжкое горе. Это горе, это несчастье – крепостное состояние… Как в самом деле уверить людей, что половина огромного народонаселения, сильного мышцами и умом, была отдана правительством в рабство без войны, без переворота, рядом полицейских мер, рядом тайных соглашений, никогда не высказанных прямо и не оглашенных, как закон» [198].
Герцен описывает здесь николаевскую Россию, но Николай I, которого обычно принято считать «консервативной» противоположностью «либеральному» Александру, был на самом деле верным продолжателем дела брата. Правительство не собиралось отменять сословное право, так что крестьяне должны были оставаться подчиненным сословием, а дворяне – господствующим.
Наделение землей и дарование связанных с владением привилегий из века в век представлялось российским властителям основой устойчивой власти. Дворянам полагалось исполнять долг «попечения» (энкомьенда) о народных массах (см. главу 5). Им дано было право распоряжаться миллионами крестьян и следить за тем, чтобы подопечные не бунтовали и, по возможности, работали. Это попечение во все последующие эпохи «простиралось» над гражданами в разных формах, включая вполне материальные и крайне затратные. Монархи из поколения в поколение поддерживали расточительный образ жизни элиты.
Экономику, в которой еще не начался индустриальный рост, можно назвать «мальтузианской», то есть такой, в которой растущее количество потребителей претендуют на ограниченный объем ресурсов. Чтобы один стал богаче, другой должен стать беднее. «Прочные права собственности в такой ситуации лишь закрепляют существующее распределение ресурсов, – пишет в книге «Происхождение политического порядка» Фрэнсис Фукуяма. – А это распределение является результатом не высокой производительности, а близости к власти» [199]. Новый правовой режим, возникший в условиях доиндустриальной экономики, был использован российской элитой не для развития собственного хозяйства, не для обогащения, а для консервации своего господствующего положения – при полной поддержке правительства.
В 1823 году министром финансов был назначен Егор (Георг Людвиг) Канкрин. Одна из причин этого назначения – желание монарха сместить предыдущего министра, Дмитрия Гурьева, который остался в истории как изобретатель гурьевской каши, а мог бы положить начало развитию в России эффективной финансовой системы. Гурьев, близкий к Михаилу Сперанскому, планировал закрыть Заемный банк, который был наследником дворянских банков и источником дешевых (и больше похожих на субсидии) кредитов дворянам. Он собирался развивать Коммерческий банк, кредитное учреждение, которое размещало бы средства в промышленные предприятия вне зависимости от ранга клиентов. Это могло стать прорывом: в Заемном банке титул и звание ценились выше надежности заемщика. Кроме того, и Гурьеву, и всему окружению императора было известно, что сельскохозяйственные кредиты дворяне пускали не на развитие хозяйств, а на покрытие текущих расходов и ввоз предметов роскоши [200].
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: