Максим Трудолюбов - Люди за забором. Частное пространство, власть и собственность в России

Выбор в пользу «верности», лояльности более прямолинеен. Самые лояльные и при царях, и при генсеках, и при президентах получали доступ к эксплуатации ресурсов (природных, бюджетных, человеческих), как правило в форме условного держания, и должны были платить за это сделками с совестью, готовностью перешагнуть через близких и коллег. «Верности» приносились и человеческие жертвы – в виде доносительства. Еще одна плата за «верность» – полная потеря «голоса».

В этом смысле важным исключением было положение богатых дворян в последние 100 с небольшим лет царствования Романовых. Возможности самовыражения, возможности подать «голос» – вплоть до прямой критики режима (во второй половине XIX века) – становились все более доступными и не влекли за собой потерю доступа к ресурсам, о чем мы подробно говорили выше (в главе 8). При советской власти и даже в постсоветское время отношения между монархом и элитой были в этом смысле скорее «доекатерининскими».

В 2000-х годах доступ к ресурсам снова стал требовать безусловной лояльности, а попытки критических выступлений по отношению к власти снова стали оборачиваться утратой благосклонности власти. Конечно, в постсоветское время это правило распространяется на узкий круг олигархов и приближенных президента. Поддерживается «верность» не столько силой, сколько созданием зависимости от источника благ, от возможности зарабатывать. Касается этот древний уклад только очень небольшого круга людей, хотя не исключено, что принцип будет распространяться все шире.

Там, где этот принцип действует, он действует во всей своей древней полноте: желание обрести «голос» может означать потерю лицензии на кормление. Возможности публичного высказывания, владения активами и доступа к ресурсам остаются условными. Эти возможности не гарантированы, а обусловлены соблюдением неписаных правил, определяемых «верностью» власти.

Круг замкнулся: новая Россия пыталась отбросить зависимость и привилегии, как пережиток, но вернулась к ним. Внутри России по-прежнему самой эффективной в экономической игре оказывается установка не на защиту своих прав, не на прибыль и независимость, а на поиск привилегий. Это удивительно прочная константа.

Но есть, или было до 2014 года, бесчисленное множество новых возможностей «выхода». Можно менять занятия, переезжать из города в город и из своей страны в другую страну: государственные границы открыты. Свободы передвижения, доступной такому большому количеству людей, у русских не было никогда. Каждый день, можно сказать, стал «Юрьевым днем».

Стоит, при этом, отметить, что, по официальным цифрам, количество граждан, покидающих страну, с каждым годом снижается, а не растет. По данным Росстата, в 2003 году их было чуть меньше 100 тысяч человек, а в 2010-м – 33,5 тысячи человек [315]. Эти цифры, впрочем, раскрывают лишь часть истории, поскольку множество людей, получающих вид на жительство за пределами России, сохраняют российские паспорта и постоянно передвигаются между странами. И конечно, эти цифры не позволяют судить о качестве современной эмиграции.

Экономист Владислав Иноземцев предложил рассматривать людей, связанных с Россией, но живущих за границей, не как единое целое, а как Русский мир I и Русский мир II. Русский мир I – это люди, в основном по своей воле очутившиеся за границей и начавшие встраиваться в общества тех стран, где они оказались. Русский мир II – это те, кто в большинстве своем оказался не способен уехать из стран, образовавшихся после распада СССР, и те, кто стал «профессиональным русским» – не желающим встраиваться в новую жизнь. Представителей Русского мира I десятки и сотни тысяч в Вене, Берлине, Лондоне, Париже, Нью-Йорке. Они занимают высокооплачиваемые рабочие места (в США средний заработок таких «русских» превышает национальный средний на 39 %), имеют высокий уровень образования (в тех же США работает более 6 тысяч «русских» профессоров колледжей, в Европе – не менее 4 тысяч). Они контролируют и управляют в Америке и Европе активами, стоимость которых превышает триллион долларов. По сути, пишет Иноземцев, Русский мир I создал вне России экономику и интеллектуальное сообщество, вполне соизмеримые с самой Россией [316].

Глядя на ситуацию начала 1990-х, можно было бы подумать, что стремление к независимости, которую дает собственность, должно было бы стать определяющим в новой, постсоветской России. Да, российское общество – в том, что касается индивидуальных возможностей, – в наше время свободнее, чем когда-либо. Но свобода может иметь разные основания.

Основанием свободы может быть прочная связь с землей и уверенность в завтрашнем дне, основанная на понятных и соблюдаемых всеми правилах игры. Но свобода может быть основана и на отсутствии прочной связи с землей и страной. Жизнь в осознании неясности правил, в постоянной готовности сняться с места (при условии, что возможность для «выхода» все-таки есть) – тоже свобода. И это до сих пор наш случай – свобода уйти, уехать или просто не вкладываться в будущее.

Именно свободу «выхода» власти принялись ограничивать в 2012–2014 годах (когда писалась эта книга). Приняты законы об ограничении для госслужащих владения собственностью за рубежом и возможностей держать средства на счетах в иностранных банках, закон о необходимости заявлять в миграционную службу о существовании у гражданина второго гражданства или вида на жительство в другой стране, негласные правила, ограничивающие выезд сотрудников силовых министерств и части других государственных организаций за рубеж.

Это может означать, что принято принципиальное политическое решение отказаться от установки на хранение собственности за рубежом. Это решение, дополненное и усиленное заявлениями о восстановлении традиционных ценностей, должно, вероятно, свидетельствовать о том, что границы закрываются, и, таким образом, будет постепенно исчезать прежде доступная возможность пользования зарубежными институтами защиты права.

Но не станем забывать, что именно в свободе «выхода», в традиционной российской свободе, заключается одна из ключевых гарантий стабильности политической системы в том виде, как она сформировалась в постсоветской России. Открытая дверь – это решение той самой проблемы недостроенного политического дома, о которой мы говорили в начале главы. Не так важно, сколько именно людей может выйти за пределы огороженной территории и уехать. Не так важно, уезжают они на время или навсегда. Важно, что эта возможность, как «Юрьев день», существует в сознании общества.

Открытая дверь, или, если угодно, калитка в заборе, служит клапаном, через который уходят самые активные, самые недовольные и все, кому нужны высококачественные услуги, в том числе образовательные, медицинские и юридические.