Нурали Латыпов - Страна премудрых пескарей. Очерки истории эпохи

Если возможные соучастники возможного заговора это осознают – они вряд ли пойдут на преступление, способное разве что чуть отсрочить нежелательное для них сближение. Если же не осознают – значит, столь мало способны представить себе последствия своих деяний, что в скоробудущем времени сделают что-нибудь вовсе самоубийственное. И мы воспользуемся плодами их глупости.

Активную политику Российской Федерации в странах, с нелёгкой руки западных пропагандистов именуемых Третьим миром, нынче объявляют неоколониализмом – мол, наша страна ничем не хуже Соединённых Штатов Америки, а потому тоже имеет право грабить тех, кто послабее.

Прежде всего, отметим: сам термин «Третий мир» – часть концептуальной ловушки, куда мы угодили ещё в советское время. Тогда наши противники провозгласили: Первый мир – страны капиталистические, Второй – социалистические, Третий – те, не соответствует стандартам Первого и в то же время не входит во Второй. Но само это деление ложно. В Первом и Третьем мире действует одна и та же рыночная экономика. Все многочисленные различия между ними – организация власти, традиции ведения дел, уровень образования и т. п. – не отменяют главного: там действует рынок, а всё остальное лишь подчинено его требованиям. Причём в современных условиях – как раз вследствие колониализма и неоколониализма – этот рынок един. Индия и Гаити – такие же неотъемлемые части общемирового рыночного хозяйства, как Германия и Люксембург. Деление рыночного мира на Первый и Третий было придумано для того, чтобы мы – Второй мир – сравнивали свой уровень жизни только с лучшими, не обращая внимания на средние показатели. Между тем средний по всем социалистическим странам уровень жизни всегда – с момента зарождения социализма и по сей день – выше среднего по всем капиталистическим. Этого-то мы и не замечали благодаря вере рассказам противника.

Но если уж мы нынче выпали из Второго мира – не следует ли нам ради попадания в Первый грабить Третий, как делает большинство первомировцев?

Империи есть двух принципиально разных типов: колониальные и континентальные.

Колониальная империя – государство, где метрополия отделена от колонии большими расстояниями и где поэтому даже сейчас (не говоря уж о прошлых веках) невозможно быстро прийти на помощь колониальным властям, если у них начнутся какие бы то ни было разногласия с местными жителями. Поэтому для колониальной империи единственный способ долгосрочного поддержания порядка – давить население колонии так, чтобы там не могли появиться люди, способные всерьёз подумать о том, чтобы управлять колонией без помощи метрополии. Простейший способ давления – непрерывно грабить колонию, чтобы там даже для выживания приходилось напрягать все силы. И, понятно, беспомощность жителей колонии облегчает их ограбление.

Российская же империя – континентальная. Она сформирована народами, много веков подряд жившими бок о бок. За это время они успели сами – без какого бы то ни было вмешательства какой бы то ни было единой власти – сформировать технологию взаимовыгодного взаимодействия. Поэтому всё, что требуется от центральной власти – не мешать этому взаимодействию. Конечно, желательно, чтобы центральная власть наложила на эти уже сформированные методы взаимодействия свою дисциплину, чтобы гарантировать соблюдение порядка, ранее установленного самими народами, чтобы они могли быть уверены, что это взаимодействие сохранится, чтобы, грубо говоря, каждый человек был уверен: там, куда он приедет, он будет подчиняться тем же единым правилам. Но сами эти правила устанавливаются самими народами без вмешательства центральной власти. Поэтому для континентальной империи методы угнетения народов, методы насильственного навязывания им каких бы то ни было законов и правил – контрпродуктивны: они приводят к снижению производительности труда по империи в целом.

Соответственно, если мы попытаемся вести колониальную политику в том стиле, в каком её вели в разное время разные страны Западной Европы и Северной Америки, то добьёмся существенно худших результатов, чем добивались, ведя самостоятельную политику самостоятельно найденными методами. Классическая колониальная политика возможна только для колониальных империй, но не для континентальных.

Более того, даже со странами, отдалёнными от нас, нам лучше вести политику в континентальном духе. Ибо чем больше мы будем способствовать их развитию, тем больше они смогут нам дать. Конечно, нельзя впадать в крайность позднесоветских времён, когда мы давали всяческие блага в обмен на обещания придерживаться социалистической ориентации, даже не пытаясь проверить, в чём именно выразится эта ориентация. Но даже из общих экономических соображений понятно: односторонний грабёж даёт даже самому грабителю в конечном счёте куда меньше, чем взаимовыгодное взаимодействие.

Не исключаем, что наши либеральные младшие братья по разуму, искренне верующие, что солнце восходит на западе, не понимают ни разницы между взаимодействием и грабежом, ни тем более разницы между двумя типами империй и поэтому предпочтут видеть у нас классическую колониальную политику. Но нам совершенно незачем подражать младшим братьям по разуму – будем старшими.

Состав экономического блока нашего правительства за постсоветскую эпоху менялся чуть ли не ежегодно. Увы, результаты этих смен, мягко говоря, неочевидны. Понятно, менять надо (как давно пишут многие исследователи, включая авторов этой книги) не конкретных сотрудников правительства, а саму экономическую доктрину, которой наше правительство руководствуется.

Правительство исходит в целом из доктрины либертарианства – то есть благотворности неограниченной экономической свободы личности без всякой оглядки на общество (то же самое либерализм говорит о политической свободе). Технические подробности реализаций этой доктрины, испробованных за два с лишним десятилетия, различаются – но её суть неизменна.

Чем это плохо? По сути, прежде всего тем, что концепция либертарианства (и либерализма) рассматривает только парные отношения между личностями, не учитывая более сложных факторов – в частности, не учитывая, что сами взаимодействия в свою очередь влияют друг на друга.

Нечто подобное наблюдается в современной физике. Фотоны – переносчики электромагнитного взаимодействия – не имеют электрического заряда, а потому как бы не замечают друг друга. А вот глюоны – переносчики так называемого сильного взаимодействия – взаимодействуют не только с кварками, но и между собою. Поэтому попытки описать сильное взаимодействие теми же математическими средствами, что и электромагнитное, не давали результатов, даже отдалённо похожих на реальность. Только разработка принципиально новых концепций позволила создать единую теорию, охватывающую электромагнитные, слабые (во многом сходные с электромагнитными, но обеспеченные массивными частицами) и сильные взаимодействия.