Лев Никулин - Тайна сейфа

— Сохраняйте спокойствие и не трогайтесь с места.

Как от сквозняка, хлопнули за драпировкой две половинки дверей. Комната осветилась фиолетовым перемежающимся светом из-за драпировки. Сквозь щель на пол, покрытый резиной, упал лиловый дрожащий луч. Затем перемежающийся гул мотора сменился более ровным, свет перестал мигать, и снова я услышал голос С… из рупора:

— Задавайте вопросы.

Разумеется, я был в самом глупом положении. Скорее я мог задавать вопросы на канакском языке или на наречии полинезийцев. Но так как я уже в те годы чрезвычайно редко смущался, то я рассудил, что английский язык не менее, чем язык коптов, чужд моему дорогому хозяину. Поэтому я сказал невидимой даме на хорошем английском языке:

— Но»№ are you, mistress?

Несколько секунд молчания. Раздражающе гудел мотор. Я думал: зачем понадобился переводчик с коптского языка пациентке, которую в лучшем случае подвергает электризации выживший из ума врач?

И вдруг я услышал низкий, мелодический женский голос. Я слишком хорошо знаю женщин. Это великолепный голос пленительной и повелевающей женщины.

Я не понял ни одного слова. Она говорила на языке, не похожем ни на европейские, ни на персидский, ни на турецкий. Но сквозь гул мотора я уловил тембр и мягкость мелодического женского голоса. Я отбросил драпировку. Только на одну секунду в слегка вздрагивающем фиолетовом отблеске мелькнуло лицо женщины. Но в эту секунду я успел разглядеть изогнутую, как лук, линию губ, дугу соединенных бровей, чуть смуглую кожу, черты, сохранившие последний расцвет невероятной, победоносной, зрелой красоты.

Еще шаг вперед, вернее полушаг, я ощущаю колющий, пронизывающий и опрокидывающий меня навзничь толчок и, падая, ударяюсь затылком о металлический пол, на который я ступил.

Затем все стерто.

Я обнаружил себя на рассвете на скамье бульвара, под влажным покровом тающего предутреннего снега. Если бы не весьма ощутительная шишка на затылке, я считал бы все случившееся ночью легким бредом, который дает умеренное количество опиума, смешанное с вином. Я навел справки о С… Он существует. Это домашний врач миллионера Корзинкина, по-видимому, весьма почтенная личность.

Моим дальнейшим исследованиям помешала московская полиция, которая почему то в португальском графе Пабло да Коста усмотрела минского еврея Пинкуса Космана.

Через две недели меня освободили с некоторыми извинениями и, однако, выслали за пределы России. Это было в 1901 году.

История с мадам Сучковой и неприятности, связанные с необходимостью посвящать в свои материальные дела дам, заставили меня обратить внимание на более достойные методы добывания средств. Еще в библиотеке мадам Сучковой я ознакомился с мемуарами Казановы, кавалера де Сенгаль, этого академика политического авантюризма. Политический авантюризм в его классических методах не накладывает ни малейшей тени на человека, делающего его своей профессией, и в то же время открывает неизмеримые возможности. Убийство, кража, подлог — любое уголовное преступление перестает быть им и не укладывается в статьи уголовного кодекса, если имеет пометку секретного архива министерства иностранных дел.

Все эти соображения я имел возможность трезво обдумать в течение двух лет пребывания в лондонской тюрьме. Обстоятельства, приведшие меня туда, еще более укрепили меня в перемене карьеры. Дело касалось одной выжившей из ума старухи, которая обрела во мне близкого родственника и по всем данным должна была сделать меня своим наследником. Тогда мое имя было Джером Джемс Брайс. Но родственники старухи, по-видимому, не отказавшись от мысли сохранить их семье состояние моей названной бабушки, сумели установить сомнительность моих документов, и заключение в тюрьме, по их соображениям, должно было восстановить справедливость. Я вышел из тюрьмы двадцати пяти лет, без денег, но с хорошим опытом. В игорном доме мне удалось слегка восстановить положение благодаря моим твердым принципам, касающимся карточной игры. Вслед за тем, опять обладая хорошим гардеробом и багажом, я занялся дипломатической карьерой. С тех пор, как моя наружность и темперамент перестали быть для меня источником существования, я имел несомненный успех у женщин самых разнообразных кругов общества. И, несмотря на самое искреннее желание быть бескорыстным, моим первым успехом в Вене я обязан успеху у дамы. Это была, несомненно, очаровательная венгерка, жена полковника генерального штаба. Редкое сочетание черных глаз, золотых волос и кожи слегка опалового тона навсегда сохранилось в моей памяти. Для конспирации мы встречались в летнем открытом театрике, где будущие звезды великолепно разыгрывали оперетты. Здесь же рядом помещался сомнительный отель, и я на всякий случай еще утром оставлял здесь комнату, пользуясь одним из моих параллельных имен, которых к тому времени было три или четыре. Очаровательны весенние вечера, когда полковник находился на маневрах в Тироле, а мы в маленькой комнате на подоконнике, томно прижавшись друг к другу, слушали дуэты и вальсы. Внизу за столиками приказчики и их любовницы пили пиво и подпевали актерам. Мы были одни над ними и городом по ту сторону Дуная, вдали от официальной, титулованной Вены…

О, наша последняя встреча в маленьком ресторанчике на Пратере!

Я говорил с Зиттой так, как будто бы мы расстаемся на неделю.

— Милая, разве не все решено заранее? Я еду к моему дяде, баварскому послу при святейшем престоле. Я вымолю у него разрешение жениться на Зитте. Пусть развод, пусть нас не будут принимать в обществе, в свете. Мог же эрцгерцог жениться на разведенной жене офицера, хотя для этого ему пришлось принять имя простого смертного и уехать в южную Америку… Неужели на земле нет угла, где могли бы найти любовь и приют двое влюбленных?..

Тогда я был еще молод и сентиментален… Честное слово, я произносил эти монологи со слезами на глазах…

— Значит, моя любимая даст мне ключ от ее дома… Я проникну к ней через сад. Я хочу видеть ее комнатку, ее сокровенную комнатку, хочу видеть, как любовник… Дважды я был в доме полковника Ретля, как гость, как светский знакомый, а сегодня ночью я хочу проникнуть в его дом и в комнату его жены, как любовник… Пусть это романтический каприз… Но разве можно отказать в этом любимому?

Она покорно и слабо улыбалась, и я знал, что дело сделано, что все подготовлено, что полковник Ретль окончил срочную и тайную работу, над которой он провел четыре ночи, и вместо того, чтобы сдать ее немедля в генеральный штаб, поедет с молодой женой в оперу… Я знал план их дома, я знал, где тайный ящик, куда он прячет секретные документы штаба, и все-таки я говорил с настоящей искренностью…