Ю. Тундыков - Введение в культурологию

И все-таки вести себя правильно, с оглядкой на других – это, как говорится, еще не настоящая мораль, а настоящая наличествует тогда, когда норма выполняется независимо от того, кто и как на это посмотрит (и независимо от того, будете или не будете вы за это «что-то иметь»). Мораль в идеале, т.е. в самой глубокой сущности, опирается не на внешние факторы (к каковым в широком смысле относится и общественное мнение), а на самосознание человека. Поэтому-то ее именуют внутренним регулятором поведения. О силе этого регулятора свидетельствует тот факт, что другие формы общественного сознания, включая не только право, но и политику, кровно заинтересованы в моральной поддержке. Поведение, идущее «от души», обладает признаками наивысшего качества. Политике, к примеру, не безразлично, по убеждению или по обстоятельствам и принуждению люди участвуют в политической жизни, лучше, если по убеждению, и праву не безразлично, за страх или за совесть люди исполняют закон, лучше, если за совесть. Правда, справедливости ради, отметим, что политика и право в долгу не остаются: исходя из своих возможностей, они охраняют моральные установления и способствуют переводу их во внутреннее бытие личности, т.е. выполняют воспитательную функцию.

Итак, мораль – глубоко личностная форма духовности, она предполагает постоянную обращенность к человеческому «я», к самосознанию. Но возникает вопрос, когда исторически могла возникнуть такая форма? Согласно распространенному в литературе еще сравнительно недавно мнению, вместе с самим человеком.

Сейчас такая точка зрения пересмотрена. Дело в том, что все ранние исторические (первобытные) императивные установления – табу (запреты) и обычаи, которые некоторыми исследователями выдавались за моральные, в действительности не являлись таковыми в строгом смысле. Следуя им, человек поступал по принципу «как все», «как принято», далеко не всегда осознавая и определяя свое личное отношение к общераспространенным поведенческим стереотипам. Мораль же по необходимости предполагает то и другое. Вполне очевидно, что генезис морали восходит к периоду распада родоплеменных отношений и формирования классового общества. Это было время становления человека как личности, когда, выражаясь словами одного авторитетного исследователя, порвалась пуповина, связывающая индивида с родом. Человек, как бы оглянувшись однажды, обнаружил, что он не похож на других не только внешне, но и по самой своей натуре, что у него есть собственные потребности и интересы, и что он, вообще говоря, «сам по себе». Но одновременно с этим в своем отношении к собственной персоне и окружающим он стал ощущать то, что стали впоследствии именовать долгом, совестью, честью и достоинством. Общество, перестав в прежнем смысле контролировать человека извне, как бы по-новому вошло внутрь его (ведь голос совести – это голос общества и даже всего человечества или Бога, по мнению верующих людей, внутри нас).

Но специфика морали определяется не только характерным для нее способом воздействия на личность, но и самим содержанием своих предписаний. В самом общем смысле это содержание передано в так называемом «золотом правиле нравственности», впервые сформулированным предположительно древнекитайским мудрецом Конфуцием: «Поступай (не поступай) по отношению к другим так, как ты хотел бы, чтобы они поступали (не поступали) по отношению к тебе» (христианский вариант: «Люби ближнего своего, как самого себя»). В XVIII в. немецкий философ И. Кант дал другую, ныне столь же известную формулировку того же правила: «Относись к другим всегда как к цели и никогда только как к средству».

Будучи особой сферой жизни и формой проявления культуры, мораль, вместе с тем, не может быть локализована по аналогии, скажем, со сферами экономики, политики, науки, религии, поскольку она пронизывает каждую из этих сфер. Не бывает в жизни какой-то особой моральной деятельности (в отличие от политической, правоведческой, религиозной, научной и т.п.). Не имеет смысла употреблять понятие морального деятеля (в отличие от деятеля права, политики, науки, искусства и т.п.). Наконец, не существует каких-то особых моральных организаций и учреждений (в отличие от вполне реальных политических, правовых, религиозных, педагогических и т.п.). В свете этих мыслей моральность предстает как поведенческий аспект любых проявлений человеческой активности, не являющихся моральными (в смысле, относящимся к морали) сами по себе, а нравственное воспитание (существенный момент моральной культуры) как процесс включения человека в различные формы жизнедеятельности и контроль за их исполнением под углом зрения решения задач воспитания.

Не только «золотое», но и все другие нравственные требования носят достаточно обобщенный характер. К примеру, норма «Помогай ближнему» отвлекается от всего многообразия реальных и возможных актов конкретной помощи и от условий, в которых эта помощь оказывается, и выражает обобщенное требование оказания помощи. Рассматриваемая характеристика моральных норм дает возможность каждому применять их по собственному усмотрению, исходя из личного понимания, индивидуального опыта и с учетом конкретных обстоятельств. В силу этой же особенности моральные нормы ничего детально не предписывают людям и поддаются разному словесному выражению без ущерба для смысла (чего не удается проделать с правовой нормой). Важно также отметить, что обобщенность моральных нормативов как бы приподнимает их над действительностью (т.е. вносит момент идеального) и оставляет место для бесконечного совершенствования в деле их соблюдения.

Идеальность моральных норм, особенно самых общих, способна породить сомнение в их действенности. Возьмем, к примеру, норму-заповедь «Не убий!». Она была сформулирована задолго до нашей эры (предположительно впервые в рамках религиозно-нравственного мировоззрения народов Востока), когда не было по существу никаких условий для ее реализации. И сейчас, спустя многие сотни лет, эти условия в глобальном мировом масштабе еще не сложились. Да и могут ли они когда-либо сложиться в абсолютном смысле: жизнь, как известно, «штука» сложная, и в ней, очевидно, всегда можно будет отыскать хотя бы единичные прецеденты того, когда лишение человека жизни поддается оправданию (скажем, при защите собственной жизни от покушения на нее убийцы). И все-таки надо со всей определенностью подчеркнуть, что норма, о которой идет речь, при своем возникновении отразила существенный сдвиг, происшедший в сознании людей, – признание чуждым человеческой природе посягательство на жизнь себе подобных. Без этого признания трудно представить себе весь дальнейший социальный и нравственный прогресс человечества.