Джордж Сорос - Кризис мирового капитализма

Международные отношения пока еще не поняты должным образом. Они лишены научной основы, на которую может опереться, например, экономика, хотя существует доктрина, именуемая геополитическим реализмом, и эта доктрина претендует на научный статус. Подобно теории совершенной конкуренции, геополитика уходит своими корнями в XIX век, когда ожидали, что наука предложит детерминистические объяснения и предсказания. Согласно этой доктрине геополитики, поведение государств во многом определяется их географическим, политическим и экономическим положением. Генри Киссинджер, современный апостол геополитики, утверждает даже, что корни геополитического реализма следует искать уже во взглядах кардинала Ришелье, который провозгласил, что у государств нет принципов, а есть только интересы [ 40]. Эта доктрина отчасти схожа с доктриной laissez – faire в том отношении, что обе трактуют эгоистический интерес как единственную реальность, на основе которой можно объяснить или предсказать поведение субъекта. Для laissez – faire таким субъектом является индивидуальный участник рынка; для геополитики – это государство. Обе доктрины близко роднит вульгарный вариант дарвинизма, согласно которому выживание самого сильного – это закон природы. Общий знаменатель трех доктрин сводится к принципу эгоизма: применительно к геополитике он означает национальные интересы, которые не обязательно совпадают с интересами народа данной страны. Идея о том, что государство должно представлять интересы своих граждан, находится вне рамок этой доктрины. Геополитический реализм можно рассматривать как перенесение доктрины laissez – faire на международные отношения с той разницей, что участниками этих отношений выступают государства, а не индивиды или хозяйственные единицы.

Такой подход способен принести довольно неожиданные результаты. Геополитический реализм не сумел, например, справиться с широким сопротивлением войне во Вьетнаме. В более позднее время он не остановил распада государств – Советского Союза и Югославии. Государство – это государство. Нас приучили думать, что это – пешки на шахматной доске. То, что происходит внутри этих пешек, геополитику не интересует.

Любопытно отметить, что экономической теории присущ аналогичный недостаток. Геополитика основана на государстве, экономическая теория – на отдельном индивиде – homo economicus . Ни одно из этих оснований не способно выдержать вес построенной на нем теории. Предполагается, что экономические существа обладают как совершенным знанием своих потребностей, так и открывшихся перед ними возможностей и на основе этой информации способны сделать рациональный вывод. Мы убедились, что такие допущения являются нереалистическими; мы также видели, как экономическая теория уходит от трудностей, считая предпочтения и возможности чем-то данным. Тем не менее нам пытаются внушить, что в качестве изолированных индивидов люди руководствуются эгоистическими интересам. На деле же люди – социальные существа, поэтому выживание сильных неизбежно предполагает сотрудничество наряду с конкуренцией. Рыночному фундаментализму, геополитическому реализму и вульгарному социальному дарвинизму присущ общий недостаток: забвение альтруизма и сотрудничества.

Переходя от идеологии к реальности, посмотрим, как на деле складываются международные отношения. Отличительная особенность нынешнего положения дел состоит в том, что его нельзя назвать порядком. Мировая политическая система, которая соответствовала бы мировой капиталистической системе, отсутствует; более того, нет также единогласия в вопросе о том, возможна ли мировая политическая система и насколько она желательна. Это сравнительно новое положение дел. До краха советской империи можно было говорить о некоем порядке в международных делах. Этот порядок именовался холодной войной и отличался замечательной стабильностью: две сверхдержавы, представляющие различные формы организации общества, были вовлечены в непримиримый конфликт. Каждая хотела уничтожить другую, и обе готовились к этому средствами гонки вооружений. В результате каждая из них стала настолько сильной, что в случае нападения могла опустошить другую сторону. Это предотвращало возникновение настоящей войны, хотя и не исключало столкновений на стыках систем и блефование в игре.

Равновесие сил, которое существовало во время холодной войны, считается одним из способов сохранить мир и стабильность во всем мире; другой способ – это гегемония имперской державы; третьим могла бы стать международная организация, способная к эффективному миротворчеству. В настоящее время какой-либо из названных вариантов отсутствует.

США остались единственной сверхдержавой, но они пока не имеют четкого представления о своей роли в мире. В период холодной войны США были также лидером свободного мира, и обе роли подкрепляли одна другую. В результате распада советской империи это удобное сочетание – сверхдержавы и лидера свободного мира – также распалось. США могли бы остаться лидером свободного мира, но для этого им следовало бы сотрудничать с другими демократически ориентированными странами, во-первых, чтобы заложить основы демократии в бывших коммунистических странах, и, во-вторых, с целью укрепить международные институты, необходимые для поддержания того, что я именую глобальным открытым обществом. В двух предыдущих случаях, когда США выступили в качестве лидера свободного мира – в конце первой и второй мировых войн, – они так и поступили, содействуя сначала Лиге Наций, а затем – ООН. В первом случае Конгресс США отказался ратифицировать договор о Лиге Наций; во втором случае в результате холодной войны ООН во многом стала эффективной.

Я надеялся, что США возглавят международное сотрудничество, когда начался распад советской империи. Я основал сеть фондов «Открытого общества» в бывших коммунистических странах, чтобы проложить путь, по которому, как я надеялся, последуют открытые общества Запада. Весной 1989 г. я выступил на конференции «Восток – Запад» в Потсдаме, тогда еще ГДР, в пользу нового варианта «Плана Маршалла», но мое предложение было встречено неприкрытым смехом. Во имя исторической правды следует отметить, что смех исходил от Уильяма Уолдгрейва ( William Waldegrave ) — заместителя министра иностранных дел в кабинете Маргарет Тэтчер. Впоследствии я пытался предложить Маргарет Тэтчер «План Тэтчер», а также аналогичную идею Президенту Бушу до его встречи с Горбачевым на Мальте в сентябре 1989 г., но безрезультатно. Раздосадованный, я немедленно написал книгу, где содержались многие из тех идей, которые я сейчас излагаю.