Лев Данилкин - Юрий Гагарин

«Условия, в которых мы учили ребят, были очень плохими. Помещения-то были жилыми и совсем не приспособленными для учебы: комнатки небольшие, парт почти не было, за исключением тех, что остались после войны. Вместо них стояли длинные столы, окрашенные в черный цвет. Вместо стульев — скамейки. И вот за этими столами сидело по несколько человек. Бывало, вызываешь кого-нибудь к доске, а обходить-то было тесно — и они раз — под стол, пролезали там и выпрыгивали к доске… Как мне помнится, в классах учились порядка 25–30 человек. Многие из них пережили здесь оккупацию и поэтому переросли на год-два» (13).

При всем этом тотальном дефиците тепла, канцпринадлежностей и пространства здесь творились удивительные вещи. Учитель физики, отвоевавший всю войну штурманом на бомбардировщике, в 1947–1948 годах, увидев, что парни интересуются авиацией, умудрился притащить для них списанный самолет По-2, а когда пришло время объяснить феномен радиации и рассказывать, как устроена атомная бомба, — сыскать в разрушенном войной городке для лаборатории физики чуть ли не радиоактивное оборудование; неудивительно, что находились подростки, которые, вместо того чтобы думать, как заработать на карманные расходы, все свободное время проводили в таких кружках.

В школе было много харизматичных учителей-мужчин, учителя всерьез воспринимали свои обязанности и, странным образом, работали не за зарплату, а за идею; дети хорошо представляли, как выглядит меритократическая иерархическая пирамида в Советском Союзе, и, соответственно, всерьез интересовались учебными предметами и не считали их априори ненужной обязаловкой.

Правда ли, что Гагарин был активнее, чем среднестатистический школьник? «Правда; когда он видел, что какое-то новое дело начиналось — ему обязательно нужно было туда влезть. Или по учебе у него что-то не получалось — он второй или третий за четверть — он нажимал, нажимал, нажимал». «Он рос, рос. Ему дают задачу — он выполняет». На что он был ориентирован — на карьеру, на результат, на отъезд из Гжатска? Какие у него были мотивировки для того, чтобы учиться лучше других? «Никто из нас так далеко глубоко не заглядывал. Просто у каждого был свой статус-кво. Были троечники, которым было все по барабану, были четверочники, а этот все хотел быть лучше других, постоянно. Если хватал трояк — он страшно переживал» (5).

«Много выпало на долю детей и общественно полезного труда: разбирали разрушенные войной здания средней школы, библиотеки, бани. Собирали урожай в пригородных колхозах: дергали лен, копали лопатами картофель. Убирали свеклу, морковь, расстилали лен, а сами были всегда голодными, плохо одетыми, в плохой обуви. Юра — светловолосый, худенький, стройный мальчик, у него было продолговатое личико с серыми зоркими глазами. Этими широко открытыми, проницательными глазами он всегда смотрел в лицо человека, с которым разговаривал, — и его взгляд запоминался надолго. В школу он обыкновенно ходил в черных брюках, в белой, всегда чистой рубашке и аккуратно выглаженном пионерском галстуке. На голове его была пилотка (как у многих мальчиков в то время), а книги он носил в потертой полевой сумке, вероятно, прошедшей трудный путь войны. Это был его парадный костюм. А возвращаясь из школы, он надевал обычно полосатую ситцевую рубашку, старые штанишки и босиком бегал с ребятами, как в то время делали все» (15).

«У Гагариных был приличный огород, соток 15. Надо было кормить большую семью. Вскопать такую площадь было нелегко, да и убрать огород — тоже. Поэтому сажали картошку часто под плуг, плугом и копали. Если хороший плуг достать не удавалось, управлялись сохой. Алексей Иванович брал лошадь у знакомого конюха, что жил на краю города. За лошадью обычно посылали Юрку. А тот любил лошадей и мог взять лошадь с поля, поездить верхом без сбруи, да и без ошибок запрячь в телегу» (10).

«…мы своей ватагой ходили на станцию Гжатск и собирали рассыпавшуюся при разгрузке картошку или сметали соль, а потом, разделив добычу поровну на всех, несли домой… Ловили в Гжати и продавали на станции раков… На рубль десять штук! В 1946-м через Гжатск шли составы с солдатами. Мы приносили в бидончиках и ведерках воду и на коротких остановках поили бойцов, за что в награду получали — кто звездочку, а кто пилотку или ремень…» (14).

Ну или — «мать даст рупь на кино. А идешь, там — отбирают: шаечки были. Развлечений не было — кинотеатр только, очередь огромная, мест не хватало, огромная очередь в кинотеатр. Кто-то в очередь, кто-то по головам» (5). Отсюда сцена: «В кассу <���кинотеатра > — маленькое окошечко в пристроенной будке — стояли сотни людей, в основном пацанов со всей округи. Очередь была настолько тесной, что нахалы свободно лезли по головам и просовывали рубли в оконце. Пришел и наш класс. Но нахалов среди нас не было. Поотиравшись, вышли на улицу. Но здесь уже шуровала банда парня по кличке „Шамай“. Шамай осклабился.

— Что, Гагара, не солоно хлебавши? Примыкай к нам, сейчас у кого-нибудь отнимем.

— Нехорошо отнимать.

— А ты сходи купи, а мы у тебя и возьмем.

Юра ничего не ответил, а Шамай зачем-то полез по выбитой снарядами и пулями отвесной церковной стене. Он явно бахвалился своей ловкостью и бесстрашием.

— Что, Гагара, слабо, как я! Или жила не та?

— Да нет, та, только в дурь я не играю.

— Давай в очко сыграем. Деньги есть?

— Откуда?

— Тогда давай померимся, кто выше заберется.

Чувствовалось, хулиган не шутит. Его прихлебатели загоготали. Видно, ему не впервой лазать по стене.

— Что, уже наложил в штаны? — не унимался Шамай.

У Гагарина заходили желваки на скулах.

— Пошли отсюда, — посоветовали Толкач и Славка Ниж-ник.

Между тем начинали собираться одноклассники. Так, на всякий случай.

— А Гагара-то ваш того, слабоват, — обратился к ним „бугор“.

Гагарин, между тем, начал снимать ботинки.

— Ты что, совсем рехнулся? — удивился Валя Петров. — И не думай! Сорвешься!

— Ну, если уж я „в штаны наложил“, посмотрим, чья возьмет! Сорвусь так сорвусь. Иногда надо и рисковать.

Несмотря на протесты своих, Юрка уже примеривался, нащупывая дыры от вывалившихся от пуль и осколков кирпичей. Метров шесть они лезли вровень. Шамай громко сопел и ругался матерно, если соскальзывала нога. Ботинки он снять поленился, так как был самоуверен. Наконец Юрка вышел вперед на метр.

— Хватит! — орали ребята Гагарину. — Разобьешься!

Метрах на десяти Шамай остановился, и у него сорвалась нога. Но он удержался на руках, ругаясь и ища опору. Начал слезать и Юра. Слезать было куда труднее, чем лезть вверх. Стоящие внизу ребята притихли, глядя на придурков. Ботинки у Шамая то и дело соскальзывали. Наконец он выбился из сил и стал трехэтажным матом орать на своих.