Боб Торрес - Совершая убийство, или Политическая экономия прав животных

Разумеется, частично в этой нерешительности и отсутствии понимания со стороны прогрессивных и левых активистов можно обвинить зоозащитное движение, которое, как я писал выше в этой главе, по большей части проделало чрезвычайно слабую работу по налаживанию связей и союзов с левыми и которое годами страдало от структурного расизма в собственных рядах [207]. Многие также презрительно смотрят на веганство как на политику образа жизни буржуазных белых деток (да, «деток»), которая отвлекает внимание от более «серьёзных» и «важных» дел. Тогда как зоозащитные организации могли бы самостоятельно преодолеть некоторые проблемы, активно заботясь о своих отношениях с рабочим классом, людьми другого цвета кожи и прочими движениями левого спектра, но минимум часть этих идей проистекает из формы человеческого превосходства, которое должно быть поставлено под сомнение среди левых, если левые и прогрессивные активисты серьёзно настроены бороться за преодоление господства и эксплуатации. Некоторые из этих мыслей исходят даже от деятелей, уважаемых в левой среде, например, Майкла Альберта, соучредителя левого периодического журнала Z и давнего политического активиста. Он писал в своих мемуарах, Remembering Tomorrow («Воспоминания о завтрашнем дне»), что они с партнёршей ели животных и задавались вопросом, «не призывают ли вегетарианцы и веганы, как раньше аболиционисты или сейчас феминистки, к принятию позиции, которая в будущем будет естественной и совершенно морально неоспоримой?». [208] Также он вопрошает, настанет ли день, когда люди, выступающие за другие виды справедливости, будут считаться ленивыми и «неполноценными» по причине, что они не борются за справедливость для коров и цыплят. Отвечая на свой вопрос, Альберт пишет:

«Не поймите неверно вышенаписанное. Я не пытаюсь сравнить важность стремления уничтожить корни и ростки сексизма со стремлением уничтожить корни и ростки насилия над животными. Я не пытаюсь сравнить важность того, как обращаются с цыплятами и как обращаются с женщинами и людьми вообще. На самом деле повестка защиты прав животных у меня почти не находит отклика, а вопросы антисексизма являются частью моей жизни. Мораль этой истории в том, что жизнь не всегда проста и комфортна. Нам приходится выбирать сражения, иногда даже откладывая в сторону части общего, которыми стоит заняться, но по крайней мере пока они за пределами наших возможностей. Лучше быть немного небрежным, в то же время уважая полные и равные права и обязанности женщин, чем сосредоточиться на незначительном нововведении в личный образ жизни, нарушая женские права в более широком смысле» [209] .

С утверждением Альберта есть по меньшей мере две проблемы. Во-первых, он предполагает, что корни и ростки сексизма существенно отличаются от корней и ростков видизма. Проблема, скорее, заключается в господстве и иерархии в целом, и именно с этим нужно бороться, и именно это нужно переосмысливать. Авторы вроде Кэрол Адамс также тщательно зафиксировали, каким образом господство над животными зеркально отражает господство над женщинами, опираясь на критику порнографии, а также патриархального стремления доминировать [210]. Таким образом, хотя эти виды господства могут быть разделены в практическом смысле политики движения, теория во многом их связывает, и можно найти убедительные доказательства, что упомянутые корни и ростки по сути являются общими.

Во-вторых, Альберт предполагает, что мы не можем одновременно бороться за обе идеи или выступать против несправедливости сексизма, одновременно высказываясь против видизма. Интересно, что Альберт не доказывает, будто мы не можем бороться с расизмом, потому что слишком заняты сексизмом, но он с поразительной лёгкостью делает подобное утверждение в отношении видизма. Допустим, легко согласиться, что мы живём в мире в условиях ограниченного количества времени, энергии и денег, где мы должны выбирать идеи, за которые будем активно бороться — утверждение Альберта в этом плане практически трюизм. Однако если мы примем аргумент Альберта за чистую монету, нет оправдания использованию одной формы превосходства из-за того, что ты слишком занят активной борьбой против другой. Возьмём, например, убеждённую антисексистку, которая решает, что сексизм (используя воинственную метафору Альберта) — её избранная борьба. Эта антисексистка может потратить всё своё время, деньги и силы на организацию феминистских акций, пропаганду и просвещение и к концу дня измотаться так, что сил не останется для других видов активизма. Однако когда эта феминистка идёт гулять с друзьями, думаете, она будет терпеть расистские шуточки за столом? Предположу, что большинство феминисток воспринимает расистские шутки, как они есть: как форму несправедливости и господства, которое стремится принизить других и сохраняет проблематичную форму эксплуатации. Таким образом, феминистка может возражать против расистских шуток и отказываться практиковать поведение, поддерживающее расовое превосходство, несмотря на то, что борьба против расизма не является её «избранной».

И хотя у Альберта борьба за права животных может почти «не находить отклик», подобно тому, как пятьдесят лет назад борьба за феминизм не находила отклика у среднего белого мужчины левых взглядов, большинство из нас демонстрирует видизм за каждым обедом, потребляя продукты животноводства или плоть животных, убитых для нас. И тем, кто не является активным борцом за права животных — даже если избранная ими борьба вообще лежит в другой области — нет никакой необходимости активно пользоваться привилегией вида за каждым приёмом пищи. Потребление животных продуктов ни в коем случае не является необходимостью, и отказаться от них удивительно легко; это, несомненно, проще, чем преодолеть другие благоприобретённые штампы. Однако проблема заключается в том, чтобы прорваться сквозь меркантильный туман видовых привилегий, традиций и вкусовых привычек, которыми неизбежно обусловлены подобные рассуждения. Чаще всего люди предпочитают продукты животного происхождения, наслаждаются их вкусом и имеют с ними глубокие психические и культурные связи. В то время как многие готовы разоблачать другие исторические формы превосходства, которые оправдывают «традицией» или «культурой», кажется, удивительно мало людей достаточно честны с собой, чтобы задуматься, как используются подобные неубедительные оправдания для продолжения эксплуатации животных ради целей и вкусов человека. Альберт считает эти системные рассуждения о превосходстве и одну из форм вытекающей из него практики простой «инновацией частного образа жизни» и с подобной критикой обрушивается на веганство уже несколько десятилетий, возможно, с тех самых пор, как в середине 40-х было придумано это слово. Какие другие виды сопротивления господству и угнетению называют «инновациями частного образа жизни»? Является ли простой «инновацией частного образа жизни» практиковать антирасизм или феминизм?