Стивен Ландсбург - Экономист на диване. Экономическая наука и повседневная жизнь

Есть мнение, что критерий занавеса неведения не подходит для рассмотрения некоторых важных моральных проблем, потому что он не позволяет определить, кто именно находится за завесой. Обычный ответ «любой», но есть обстоятельства, в которых «любой» оказывается куда более двусмысленным, чем может показаться на первый взгляд. Можно ли людям убивать тюленей, чтобы делать себе шубы из их шкур? Вероятно, я дал бы один ответ, зная, что я рожусь человеком, и совсем другой, если бы предполагал что в другой жизни мне предстоит родиться тюленем. Должны ли быть легализованы аборты? Мой ответ за занавесом вполне может зависеть от того, был ли «абортированный плод» одним из тех, кем мог бы быть я сам. Чтобы решить, находятся ли абортированные эмбрионы за занавесом неведения вместе со всеми нами, надо задаться вопросом, считаем ли мы их полноценными людьми; мне кажется, это возвращает нас обратно к исходному вопросу, который мы пытались решить.

Я полагаю, что рассуждения, в основу которых кладутся некие фундаментальные свойства или занавес неведения, способны прояснить многие вопросы и указать нам на скрытые нестыковки. Правда, я подозреваю, что в конечном счете выбор нормативного критерия — это дело вкуса. И сам этот факт является источником любопытнейшего парадокса. Я проиллюстрирую этот парадокс с помощью примера, который может показаться крайне легкомысленным. Предположим, что мы согласны проводить политику на основе нормативного критерия, который призывает нас максимизировать благосостояние наименее счастливого человека. В результате масштабных поисков мы находим этого несчастного и спрашиваем, чем можем ему помочь, чтобы сделать счастливее. А он в ответ заявляет, что предпочел бы жить в мире, где нормативный критерий не принимает во внимание благосостояние наименее счастливого человека.

Принимая во внимание такое предпочтение, последовательное применение нашего нормативного критерия оказывается невозможным. Единственный способ применить его —это отказаться от него.

Или предположим, что мы договорились максимизировать сумму человеческого счастья и обнаружили, что можем увеличить эту сумму, согласившись не максимизировать ее. Наша цель вновь оказывается внутренне противоречивой.

При различных обстоятельствах мы можем математически доказать, что почти все нормативные критерии неизбежно сопряжены с подобного рода парадоксами. Если мы отвергаем этих парадоксальных кандидатов, то выбор между нормативными критериями автоматически сузится до удобного числа задолго до того, как мы начнем философствовать.

Возможно, это было бы самым восхитительным парадоксом. Иногда говорят, что нравственное поведение-дело личного вкуса, и чистая теория мало что может к этому прибавить. На самом деле именно потому, что нравственное поведение является делом личного вкуса, чистая теория и может раскрыть парадоксы, которые исключают множество нормативных критериев в силу их практической неосуществимости.

Если опросить экономистов, они, скорее всего, отдадут предпочтение нормативному критерию, о котором я еще не упоминал. Этот критерий носит обманчиво черствое имя экономической эффективности или анализа затраты-выгоды. Полагаю, он заслуживает рассмотрения в отдельной главе.

Ветреным днем в Новом Орлеане однодолларовая банкнота выпорхнула у меня из рук. Так как купюру уносило в сторону уличного водостока и вечного забвения, я попытался схватить ее. Мой спутник, коллега-экономист и — временно — мой ангел-спаситель, Дэвид Фридман придержал меня за руку. Только что я доказывал, что экономическая эффективность является прекрасным руководящим принципом личного поведения. С этой точки зрения вмешательство Дэвида спасло меня от бездумного совершения аморального поступка.

Предположение, что о нравственной ценности поступка можно судить по тому, насколько оно способствует повышению экономической эффективности, может показаться таким же нелепым, как и предположение, что об эстетической ценности скульптуры можно судить по ее полезности в качестве ограничителя открывания двери. Если вы реагируете именно так, то, возможно, это отчасти объясняется тем, что я еще не рассказал вам, что экономисты имеют в виду, говоря об эффективности. Например, если вам неясно, что спасать улетающий доллар неэффективно, то мы с вами по-разному используем слово «эффективность».

Позже я еще вернусь к истории с долларом, но сначала хочу объяснить, что такое эффективность и почему экономисты столь очарованы ею. Начну же я с объяснения, чем же плохи налоги.

Очевидно, что они плохи тем, что их уплата не доставляет никакого удовольствия. Но этим нельзя ограничиваться; с тем же успехом можно было бы сказать, что налоги — это благо , потому что собирать их — большое удовольствие. Поскольку каждый уплаченный доллар налога — это собранный доллар налога, расчеты показывают, что хорошее в налогах полностью нейтрализует плохое.

Давайте конкретизируем. Предположим, что сборщик налогов забирает у вас доллар и отдает его моей бабушке в качестве части ее социального пособия. Если бы я больше заботился о своей собственной бабушке, чем о вас, то наверняка одобрил бы такое положение дел. Вы и ваши друзья, которые никогда не видели мою бабушку, вероятно, придерживаетесь иного мнения. Но в экономической науке нет ничего, что позволяло бы определить, кто больше достоин вознаграждения: вы или моя бабушка. Совершенно незаинтересованный наблюдатель ничего не скажет о том, желательна ли эта передача денег.

Но экономисты считают, что налоги однозначно плохи по другой причине. Если вкратце, то налоги плохи, потому что их можно избежать. Избегание налогов — причина экономических потерь, которые не компенсируются никакими выгодами.

Практически все, что вы покупаете, является выгодной сделкой в том смысле, что вы платите меньшую сумму, чем тот абсолютный максимум, который вы были бы готовы заплатить. Вот только сегодня я заплатил 20 долларов за рубашку, которую рассчитывал прибрести за целых 24 доллара. В самом прямом смысле я вышел из магазина, будучи на 4 доллара богаче, чем когда я в него заходил. Что еще лучше, выгаданные мною 4 доллара я ни у кого не забрал, так что богаче на 4 доллара стал не только я, но и мир в целом. Эти 4 доллара выгоды — то, что экономисты называют излишек потребителя.

Если бы из-за налога с продаж цена на эту рубашку взлетела до 23 долларов, то мои потери на сумму в 3 доллара стали бы выгодой в 3 доллара для сборщика налогов. Но если бы более высокий налог с продаж увеличил цену до 25 долларов, произошло бы нечто совсем иное. Чтобы избежать налогов, я не стал бы покупать эту рубашку. В таком случае моя потребительская выгода в 4 доллара просто исчезает. Меня сделали на 4 доллара беднее, и никто от этого богаче не стал.