Спартак Ахметов - Беседы о геммологии

Так и говорили — фернампикс на агате…»

Коктебельский берег, Коктебельскую бухту для русской литературы открыл поэт и художник Максимилиан Волошин. В начале века он построил на каменистом берегу моря просторный дом со смотровой башней. С тех пор сюда стремятся приехать все писатели, чтобы пройти маршрутами Волошина. А хозяин освоил окрестные холмы, дал имена бухтам: Лягушечья бухта, Сердоликовая бухта, Бухта-Барахта (здесь перевернулась лодка, и спутникам Волошина пришлось побарахтаться в соленой купели). Поэт сплошь исходил склоны потухшего вулкана Карадага (Черной горы), который был отцом всех пестроцветных кремнеземов. В туманное утро или вечер его вершина казалась сизоватой. Отсюда второе название — Коктебель (Голубая макушка, или вершина по-татарски).

Природа иногда выкидывает удивительные штуки. По ее прихоти склон Карадага, обращенный к морю, повторяет лобастый и бородатый профиль Волошина (или профиль громовержца Зевса). Сам поэт это первым и заметил:

Максимилиан Волошин первым на побережье заболел «каменной» болезнью — страстью к собиранию разноцветной гальки. Он и раньше много знал о самоцветах, украшал ими стихи:

Но только Киммерия (так называли древние греки Крым) наполнила его стихи глубоким лиризмом и человеческой скорбью.

Корней Чуковский в «Чукоккале» вспоминает: «Макс действительно каждый день в определенный час выходил в одних трусах с посохом и в венке на прогулку по всему коктебельскому пляжу — от Хамелеона до Сердоликовой бухты». Он всегда был рад гостям, ничем не стеснял их свободу. Крым, солнце, воздух, море — черпай полными горстями. Через десятки лет одна из гостий напишет: «Макс, посмеиваясь, нам говорил: „Ну, вот, как я рад! Как хорошо, что вы приехали! Отдыхайте. Сейчас вы заболеете „сонной“ болезнью, а потом „каменной“, но это ничего, это пройдет“. Он знал, что приезжающие первые дни без просыпу спали, а потом, лежа на пляже, увлекались собиранием красивых коктебельских камешков».

И действительно, после московской или петербургской сутолоки хорошо было вдруг одичать на берегу моря и с детским азартом выискивать среди блестящей гальки красивые самоцветы! Часто попадались хризопразы голубоватого цвета, красный сердолик, красная и зеленая яшма. Неизбежно возникало соревнование — кто соберет лучшую коллекцию. Устраивали выставки камней, конкурсы. Добродушный хозяин, похожий на Зевса, был неистощим на шуточные премии.

Дом Волошина и его матери, которую все называли Пра (сокращение от Праматерь), был заполнен книгами, картинами, этюдами, сухими горными и степными растениями в глиняных и керамических вазах. «На полках и на столах, — вспоминает Анастасия Цветаева, — шкатулки с вделанными в них коктебельскими камушками — агатами, сердоликами, халцедонами. Пра из них мастерит всевозможные узоры на тарелках россыпями — от них не оторвать глаз. Тут все болеют этой болезнью: ищут на берегу, находят, собирают… Марина от них без ума».

Это было лето 1911 года, лучшее лето в жизни Марины Цветаевой. Лето первой любви, поэзии и моря. Может быть, именно оно дало силы на ох какую нелегкую последующую жизнь вдали от родной земли. Но это еще не скоро… Две прекрасные девушки — Марина и Анастасия — лежат на камнях, перебирают сокровища Сердоликовой бухты, радуются счастливым находкам. Они во власти того лета, о котором девяностолетняя Анастасия Ивановна с молодым жаром вспомнит: «Лето, то есть Коктебель, Коктебель с Мариной, Святой горой, с Сюрию-Кайя, орлами, морским прибоем, с духом вольности, мощи — Пра, Карадаг, Макс, его живой каменный профиль!.. Псы бродячие, дикие; халцедоны и сердолики, скрип гравия под легкой ступней в чувяке — одиночество и молодость, кричащая в ветер, что все прошло, ничего не было — все — заново, все — впереди!..»

Несколько раз в Крыму был Осип Мандельштам. Он вместе со всеми гостями Волошина бродил по берегу, глядя под ноги. Однако собирал не красные сердолики, не прозрачные халцедоны, а какие-то особые камни, совсем некрасивые. «Брось, — говорила жена. — Зачем тебе такие?» Мандельштам отмалчивался.

В те времена было туго с бумагой (события происходили в 1920 году). И вдруг повезло: в магазине им дали целую кипу каких-то бланков. На них вполне можно было писать. Вечером Мандельштам начал диктовать эссе «Разговор о Данте». В процессе работы выяснилось, что структуру «Божественной комедии» он понял, перебирая некрасивые камешки. «А ты говорила — выбрось, — упрекнул поэт жену. — Теперь поняла, зачем они мне?»

Летом 1935 года, уже в воронежской ссылке, Надежда Яковлевна случайно обнаружила горсточку красивых коктебельских камешков и несколько дикарей, поднятых Осипом Мандельштамом. Разноцветная галька воскресила в памяти Крым, дыхание моря и давно прошедшее лето. В тот же день были написаны стихи:

И через много лет поэт сохранил приязнь к простым камешкам и выразил недоверие к красному сердолику. Может быть, с этим самоцветом у него было связано что-то неприятное?

В июле и августе 1925 года в вечерних выпусках «Красной газеты» публиковался цикл очерков «Путешествие по Крыму». Его автором был быстро набирающий популярность Михаил Булгаков. Приведем цитату — с некоторыми купюрами и без комментариев.

«В бухте — курорт Коктебель.

В нем замечательный пляж, один из лучших на Крымской жемчужине: полоса песку, а у самого моря полоска мелких, облизанных морем разноцветных камней…

Коктебель наполнен людьми, болеющими „каменной болезнью“. Приезжает человек, и если он умный — снимает штаны, вытряхивает из них московско-тульскую дорожную пыль, вешает в шкаф, надевает короткие трусики, и вот он на берегу.

Если не умный — остается в длинных брюках, лишающих его ноги крымского воздуха, но все-таки он на берегу, черт его возьми!

На закате новоприбывший является на дачу с чуть-чуть ошалевшими глазами и выгружает из кармана камни.

— Посмотрите-ка, что я нашел!

— Замечательно, — отвечают ему двухнедельные старожилы, в голосе их слышна подозрительно-фальшивая восторженность, — просто изумительно! Ты знаешь, когда этот камень особенно красив?