Александр Гангнус - Тайна земных катастроф

И дело тут не только в эфемерности объекта исследования и грубости наших приборов. Корень проблемы лежит намного глубже, он в самой философской неполноценности традиционного представления об активном субъекте и пассивном объекте исследования.

Однажды неожиданно для себя я услышал о принципе дополнительности весной 1971 года на академической базе отдыха "Мозженка" под Москвой, где тогда проходила "школа" для всех желающих заниматься проблемами происхождения жизни. Один из выступавших, цитолог, то есть специалист, изучающий живую клетку, произнес это слово, характеризуя взаимоотношение экспериментатора и клетки. Чем активнее экспериментатор изучает клетку, тем больше вероятность того, что он получает знание не о клетке, а о ее трупе (а это совсем не одно и то же для нынешнего цитолога). И чем аккуратнее он с ней обращается, тем меньше может узнать об истинных процессах, происходящих в ней. Потом я узнал, что этот подход к проблемам биологии давно сформулировали физики школы Нильса Бора.

По мере совершенствования методов исследования все большее число наук, отраслей промышленности и других аспектов человеческой деятельности оказывается в таких отношениях "субъект — объект" (где объект — те или иные области природы), которые подпадают под власть принципа дополнительности. Простейший пример. Все чаще геологи заявляют: "Похоже, к тому времени, когда мы достигнем стопроцентного знания земных недр, это знание станет бесполезным, ибо все доступные источники минеральных богатств будут к тому времени исчерпаны. Мы будем знать все о том, что в хозяйственном смысле станет "ничем"".

Сами основатели квантовой механики неоднократно указывали: принцип дополнительности проливает новый, неожиданный свет на самые разные отрасли человеческой деятельности, позволяет отвечать даже на вечные, "проклятые" вопросы, относящиеся, казалось бы, к сфере чистой социальной психологии.

Один из таких вечных вопросов — детерминизм и свобода воли. "Тварь я или право имею?" ( Раскольников у Достоевского )Определял Наполеон хоть чуть-чуть ход истории или был чванливым и слепым орудием в её руках ( по Л. Толстому )?

Макс Борн: "Все наше сознательное мышление основывается на предположении, что каждый человек может свободно решать. Но каким образом это совместимо с законами природы, со всеобщей причинностью? В соответствии с ними то, что я делаю, это просто замыкающее звено в цепи причин и следствий, за которые меня нельзя заставить нести ответственность. Когда детерминизм ( механистический. — А. Г. ) пошатнулся, считали, что имеется выход: если в отдельном случае господствует случайность, то воля, рассматриваемая как род духовной сущности, должна играть решающую роль. Однако это не выдерживает никакой критики; демон воли должен был бы тогда всегда быть настороже, как бы не нарушить статистические законы".

Итак, еще один демон. Демон воли. В этой книге нечистой силы накапливается уже многовато. Мефистофель чистого умозрения, демон Лапласа, демон Максвелла, джинны неопределенности и дополнительности. И вот — демон воли. Самостоятелен ли он? Или находится в услужении у джинна дополнительности? И раз уж мы разбираемся в причинно-следственных связях, случайно или закономерно такое нагромождение мифологических фигур в данной теме? Наверное, не случайно, ибо в интуитивном представлении народа-мифотворца как детерминированный ход событий (судьба, рок), так и все отклонения от него, чудеса всегда были одинаково непонятны и прежде всего подлежали поэтическому мифологическому осмыслению. А физики только подхватили эту традицию, верно угадав ее истинный смысл.

Итак, вернемся к примеру, с которого началась эта книга. Вы вышли рано утром на работу, приняв твердое решение. Сейчас вы скажете своему малокомпетентному начальнику все, что о нем думаете. При всех. Последствия могут быть весьма серьезными... или никакими. И для вас, и для начальника. И вот, чем ближе вы подходите к работе, тем больше чувствуете, как слабеет ваша решимость и вечный проклятый вопрос начинает шевелиться в мозгу: "А стоит ли? А что изменится? Что я смогу? А если смогу, какое это будет иметь значение для Мировой справедливости? А если промолчать..." И вы проигрываете и этот вариант, убеждаясь, что он содержит немало заманчивого: и с интересной, неплохо оплачиваемой работы, точно уже, не надо будет уходить (а между прочим, у вас дети). Да и начальник ваш... его и так уберут — разберутся там, "наверху". Правда, до тех пор он еще немало хороших дел испортит... Как же быть?

( Несколько оговорок по ходу дела. Первая. Сама модель такого мысленного эксперимента придумана не мной, а заимствована из одного научно-популярного фильма. Вторая. Эффекты неопределенности и дополнительности в жизни не являются, конечно, прямым проявлением одноименных физических принципов. Но они в общих чертах позволяют иллюстрировать "по аналогии" эти достаточно абстрактные и трудные вещи на простых и близких всем примерах... )

Да, может показаться, что любой наш поступок бессмыслен, ибо обусловлен рядом причин, а потому несвободен. И последствия его быстро затухнут в цепочках причин — следствий из-за принципа неопределенности, а потому его значение в крупном масштабе окажется ничтожным. Спрашивается, есть ли выход из этого заколдованного круга?

Перед такой проблемой оказывались многие. Лучше всего об этом рассказали не ученые, а писатели.

Раскольников ( крайний случай ) решил проявить свободу воли, "Наполеоном стать", совершив алогичный поступок, который ему лично пользы не приносил, — убив бесполезную и даже вредную старушонку. Он не учел эффекта дополнительности, гениально прочувствованного писателем задолго до появления одноименного (хотя и не тождественного, строго говоря) принципа квантовой механики. Дело не в том, что смешна и бессмысленна попытка стать Наполеоном, казнив старушонку процентщицу. Раскольников хотел стать личностью, "Наполеоном" только внутри себя и славы не искал. Дело в том, что, выскочив как будто из сонного течения жизни таким способом, он ровно настолько же увяз в тине, устилающей самое дно этой жизни. Он казнил частицу своего "я", и боль от этой ампутации привела его на грань безумия. Он не предусмотрел, студент XIX века, обученный по канонам механистического детерминизма... А неученая Сонечка прямо сердцем, без философской школы сразу поняла суть трагедии: "Это что же ты над собой-то сделал!"

Другой литературный герой, Дориан Грей, предусмотрел: зная, что все совершенное личностью остается в этой личности и может отравить любой успех, он отделил свое дополнение от себя в виде "портрета Дориана Грея". Но законов жизни не обошел и должен был в конце концов казнить свое дополнение, а тем самым и себя.