Клаус Кёнлейн - Вирусомания

48

промышленность развивалась стремительными темпами.

С этого момента учёные практически всё пытались втиснуть в модель «одна болезнь - одна причина (патоген) - одно чудодейственное средство», что вызывало одну неудачу за другой. Например, в течение длительного времени официальная (преобладающая) медицина упрямо утверждала, что такие заболевания, как цинга (болезнь моряков), пеллагра (грубая кожа) или бери-бери (болезнь шахтёров и заключённых), были вызваны микробами. До тех пор, пока в конечном счёте, со стиснутыми зубами не признала, что витаминная недостаточность является истинной причиной этих болезней.

В примере с бери-бери, спор длиной в несколько десятилетий о том, что вызвало дегенеративную нервную болезнь, решился в 1911 году, когда был выделен витамин B1 (тиамин) - витамин, отсутствующий в рафинированных продуктах, таких как белый рис. Роберт Р. Уильямс, один из первооткрывателей тиамина, отметил, что благодаря деятельности Коха и Пастера «все молодые медики были настолько проникнуты идеей заражения как причиной болезни, что в настоящее время её приняли как почти аксиоматическую - что болезнь не может иметь никакой другой причины [кроме микробов]. Озабоченность врачей инфекцией как причиной болезни была, несомненно, ответственной за многие отклонения внимания к пище в качестве причинного фактора бери-бери». 49

Идея о том, что некоторые микробы - прежде всего грибы, бактерии и вирусы - являются нашими противниками, вызывая определенные болезни, c которыми мы должны сражаться специальными химическими бомбами, глубоко погрузилась в коллективное сознание. Но погружение в историю показывает, что в западном мире медицинская догма «одна болезнь, одна причина, одна чудодейственная таблетка» преобладает лишь с конца XIX века, как раз с времени появления фармацевтической промышленности. До этого у нас было совсем другое мышление, и даже сегодня мы всё ещё можем обнаружить его следы. 50

«Со времён древних греков люди не «подхватывали» болезнь, они соскальзывали в неё. Чтобы подхватить что-то, нужно, чтобы это «что-то» существовало, и до тех пор, пока теории «микробной болезни» не была принята, нечего было подхватывать.» - пишет ранее упомянутый профессор биологии Эдвард Голуб в своей работе «Пределы медицины: как наука формирует нашу надежду на лечение». 51Гиппократ, который, как говорят, жил примерно в 400 г. до н.э., и Гален (один из самых значительных врачей своего времени, родился в 130 г. н.э.), представляли мнение, что человек, по большей части, имеет полное влияние на поддержание своего здоровья через соответствующее поведение и выбор образа жизни. «Большинство болезней [по древней философии] было обусловлено отклонением от хорошей жизни», - говорит Голуб. «[И когда происходят болезни], они чаще всего могут иметь причину в изменениях в рационе - [что] показывает, как драматично изменилась концепция здоровья в Европе через 1500 лет после Гиппократа и через 950 лет после Галена - именно в XIX веке в отношении болезней и лекарств. 52

Ещё в 1850-х годах идея о том, что болезни заразны, практически не находит поддержки в медицинских и научных кругах. Одним из самых значимых медицинских авторитетов того времени был немец Макс фон Петтенкофер (Max von Pettenkofer 1818 - 1901), который пытался смотреть на вещи целостно и поэтому принимал во внимание различные факторы, связанные с возникновением болезней, включая индивидуальное поведение и социальные условия. Для фон Петтенкофера гипотеза об упрощённой, монокаузальной гипотезе микробных теоретиков казалась крайне наивной. 53Ввиду появившегося в то время деления медицины на многие отдельные специализированные дисциплины этот учёный, позднее назначенный ректором Мюнхенского университета, издевался над бактериологами: «это люди, которые не смотрят дальше своих паровых котлов, инкубаторов и микроскопов». 54

Фон Петтенкофер в то время руководил обсуждением вопроса о лечении холеры, болезни, столь характерной для развивающихся индустриальных стран в XIX веке. Он придерживался той же позиции, что и знаменитый доктор Франсуа Магенди (Francois Magendie 1783 - 1855), которую последний озвучил ещё в 1831 году, когда сообщил во Французскую Академию наук, что холера не была привезена откуда либо, а скорее была вызвана чрезмерной грязью как результатом катастрофических условий жизни. 55Соответственно, самые бедные кварталы в таких крупных городах, как Лондон, и были, как правило, наиболее подвержены холере. 56

Фон Петтенкофер определил питьевую воду в качестве основной причины. В те дни не было очистных сооружений, поэтому вода часто была настолько явно и сильно загрязнена промышленными химикатами и человеческими экскрементами, что люди регулярно жаловались на её запах и цвет. Исследования также показали, что домашние хозяйства, имеющие доступ к чистой воде, практически не имели случаев холеры. 57Хотя фон Петтенкофер, конечно же, не отрицал присутствие микробов в этой «выгребной яме», он утверждал, что находящиеся в ней организмы могут способствовать развитию болезни, но только тогда, когда «биологический ландшафт» был достаточно подготовлен, чтобы они могли в нём процветать. 58К сожалению, авторитет фон Петтенкофера в конечном счёте не смог помешать приверженцам теории микробов взять дело в свои руки в конце XIX века, которые и холеру в итоге «впихнули» в свою узкую концепцию. Таким образом, микроб (в данном случае бактерия Vibrio cholerae или её выделения) был заклеймён как единственный виновник этой болезни. Голубу оставалось только кричать в пустоту: «Почему Пастер получает кредит за то, за что в первую очередь несёт ответственность санитария и общественное здравоохранение?» 59

1500-летняя история целостного взгляда на здоровье и болезнь была тесно связана с жизнью и её чудовищными сложностями. Тем не менее, этот взгляд очень быстро практически исчез из коллективного сознания. Генетик Барбара МакКлинток (Barbara McClintock) считала, что концепции, которые с тех пор представляют собой науку, не могут в достаточной мере описать огромные многослойные сложности всех форм естественной жизни, а вместе с ними и их секреты. Организмы, согласно лауреату Нобелевской премии по медицине, ведут свою жизнь и подчиняются командам, которые могут быть лишь частично оценены наукой. Никакая модель, которую мы себе представляем, не может даже рудиментарно отдать должное невероятным возможностям этих организмов найти способы и средства обеспечения собственного выживания. 60

В начале 1970-х годов Нобелевский лауреат по медицине сэр Фрэнк Макфарлейн Бернет (Sir Frank Macfarlane Burnet) также очень скептически относился к «полезности молекулярной биологии [особенно из-за] невозможной сложности живой структуры и, в частности, информационного механизма. [Разумеется, молекулярные биологи] по праву гордятся своими достижениями и в равной степени справедливо считают, что они выиграли право продолжать свои исследования. Но они получают деньги от политиков, банкиров, фондов, которые не способны распознать природу отношения ученого к науке и которые до сих пор чувствуют, как я чувствовал себя 30 лет назад, что медицинские исследования касаются только профилактики или лечения болезней человека. Поэтому наши ученые говорят, что от них ожидается лишь чтобы их гранты окупились, и обе стороны смутно осознают, что всё это лишь кусочек нечестной игры, по большей части несущей лишь некую общественную функцию». 61