Отцы, матери, дети. Православное воспитание и современный мир

Никите было 4 года.

Сережа только что встал.

Няня его умыла и застегнула ему все пуговицы.

После этого он отправился в обход.

Сначала к папе, который как раз проснулся.

— Папа, ты сто?

— Я ничего, а ты что?

Сережа тоже хочет сказать "ничего", но у него это выходит так:

— Ни-сю-во.

При этом круглая его рожица расплывается, и папе очень хочется поймать Сережу и поцеловать, но он уже у мамы.

Мама держит на руках новую, недавно родившуюся сестричку.

— Мама, ты сто?

— Я детку кормлю, а ты что?

— Ни-сю-во.

Сережа улыбается и мама тоже. А детка еще не умеет улыбаться. Она только сосет и косится на Сережу одним глазом.

Теперь в кухню, к няне.

— Няня, ты сто?

— Я самовар ставлю, а ты что?

— Ни-сю-во.

Сережа трогает самовар пальцем, и наскоро обменявшись с няней улыбками, бежит в столовую к бабушке.

— Бабуська, ты сто, сидишь?

— Сижу, милый, чулок штопаю, а ты что?

— Ни-сю-во.

Сережа очень доволен разговором. Он думает, не начать ли обход сначала, но вдруг соображает, что все заняты, а он нет. Он хмурит брови, потом растопыривает пальцы и смотрит на них горестно.

— Пустые юки. Ай-яй-яй, пустые юки.

Может быть, дело дошло бы до слез, но тут как раз няня зовет пить молоко, и Сережа лезет на свой высокий стул.

На столе стоит его старая кружечка с отбитой ручкой. Сережа на нее смотрит любовно и сожалительно, но когда мама по ошибке хочет налить в нее молоко, он протестует:

— Неть. С ай-яй-яй-ем. Не надо с ай-яй-яй-ем.

Все сломанные вещи называются "с ай-яй-яй-ем".

Выпив молоко, Сережа опять озабоченно поглядывает на свои растопыренные пальцы и мама поскорее дает ему фасольку.

Разноцветная фасоль в высокой жестянке и круглая деревянная чашечка — это одно из любимых Сережиных занятий. Он насыпает в чашечку немного фасоли и спрашивает маму:

— Мало?

— Мало, — говорит мама, наливая папе чаю.

Сережа подсыпает еще и опять спрашивает:

— Мало?

— Мало.

Так продолжается довольно долго. Наконец Сережа насыпает полную чашечку и спрашивает:

— Много?

— Много, — говорит мама, вытирая чашки.

Сережа, просияв улыбкой, высыпает всю фасоль обратно в жестянку и начинает сначала:

— Мало?

Он мог бы заниматься этим еще долго, но в это время звонят и входит Баб-Вав.

— Погода очень хорошая, — говорит она, — я пришла погулять с Сережей.

Баб-Вав неродная бабушка. Она очень толстая и очень добрая. Сережа очень ее любит. Но все-таки он стоит в нерешительности: а как же фасолька? Но Баб-Вав берет его за руку, а мама уже надевает шапку.

— Мы пойдем к пруду, — говорит Баб-Вав, — хочешь?

— Хотю.

Стоит конец августа и листья на березах уже желтеют, но на небе ни облачка и на солнышке даже жарко. По дороге встречается много гусей. Совсем недавно Сережа называл их "га-га-га", а потому и гулять у него называлось "га-га-га", но теперь он уже хорошо говорит "гуси".

— Вон перышко, — говорит Баб-Вав, — это гусь, верно, потерял.

Сережа поднимает перышко и бежит за гусем:

— На, гусь. Гусь, на!

Но гусь с криком, растопырив крылья и вытянув шею, хочет ущипнуть Сережу за палец, и Сережа бежит обратно тоже с криком.

На пруду плавают утки. Пруд длинный, похож на реку. В самом узком месте через него идут мостки. Сережа стоит на мостках и кричит: "ути, ути". Он уже забыл свою обиду на гуся. Ему очень весело. Он бывал здесь не раз за свою двухлетнюю жизнь, но сейчас он как будто впервые понял, как все это, — вода, облитая солнцем, желтеющие деревья, смешные проворные утята, — удивительно, интересно и красиво.

— Сережа, посмотри назад, — говорит Баб-Вав.

Сзади, совсем близко, плывет быстро-быстро перебирая лапками, большая утиная семья. Сережа смеется. Может быть, ему хотелось бы сказать Баб-Вав о том, что жизнь прекрасна. Но он только всплескивает руками и произносит в восхищении:

— Ой, батюски, еще ути!

Мама часто говорила:

— Сережа, прогони каприз.

Сереже было три с половиной года. Нельзя сказать, чтобы он был злой или упрямый мальчик, но только он никак не мог примириться с тем, что что-нибудь происходит не так, как ему казалось должным.

Башмаки, например, надо было застегивать крючком, а крючок Сережа должен был сам вешать на место. Если же кто-нибудь застегнет ему башмаки без помощи крючка, Сережа плакал и требовал, чтобы все сделали сначала.

Сережа очень любил встречать папу, когда тот приезжал из Москвы. Но иногда случалось, что Сережа еще не успеет выйти на крыльцо, а папа уже входит в переднюю. Тогда начинался ужасный рев:

— Я хотел встретить…

И папа поскорее надевал опять шапку и, не снимая заплечного мешка, убегал на улицу, а Сережа бежал за ним его встречать и через пять минут оба возвращались очень довольные. А если папа очень устал и спешил поговорить с мамой, и не хотел идти опять на улицу, Сережа долго плакал:

— Я не успел встретить…

Вечером обыкновенно мама брала Сережу на руки или на спину и несла в кроватку. Но раз у мамы болела голова, и она попросила няню снести его спать. Сережа разбушевался:

— Неси меня назад в столовую, а мама пусть снесет в постель.

Но мама не захотела, говоря, что это каприз, и Сережа плакал очень долго. Потом сказал сердито: "Вытри глазки" и уснул.

Бывало и так, что кто-нибудь найдет клопа и выбросит, а Сережа начинает плакать:

— Я не видал, какой клоп.

И много еще бывало случаев, когда Сережа кричал и плакал, а мама говорила серьезным голосом:

— Сережа, прогони каприз.

Не знаю, говорила ли она это в тот день, о котором я хочу рассказать. В этот день Сережа не хотел идти домой с гулянья, когда надо было обедать. Мама повела его домой за руку, но он поднял крик в сенях. Мама хотела его оставить и уйти домой одна, но он не хотел оставаться один и весь красный, с мокрым лицом и раскрытым ртом бежал за мамой и хватал ее за шубу, чтобы заставить вернуться.

Вдруг он остановился посреди сеней, повернулся спиной к маме и стал топать ногами и кричать: "Уходи, уходи". Потом послышался какой-то писк. Потом Сережа стал махать рукой изо всех сил и все кричал: "Уходи, уходи".

— Что с тобой, Сережа, — испуганно спросила мама. — Кого ты гонишь?

— Я гоню каприз, — отвечал Сережа сквозь слезы. — Слышишь, мама, это он пищит: пи-пи-и — вон как пищит, это он уходить не хочет. Ну, уходи же, уходи!

Мама так удивилась, что ничего не могла сказать. Она стояла и смотрела, как Сережа боролся с капризом, пока он не повернул к ней еще мокрое от слез, но уже сияющее лицо:

— Ушел. Совсем ушел. А ты слыхала, как он пищал?

Сережа пошел домой и стал раздеваться. Тогда мама, наконец, поняла. Она поняла, что ее мальчик одержал первую в своей жизни великую победу. И когда она вошла за Сережей в дом, он увидел с удивлением, что мама смеялась, а по щеке ее бежала слезинка.