Шалва Амонашвили - Духовная основа образования

Такой человек свой поиск осуществляет не только и не столько путём погружения в себя, но, главным образом, через мысли и деятельность в пользу людей, через уважение и любовь к каждому человеку, в котором видит себе подобного. Гуманный (человек) принимает каждого как путь поиска своей сущности, и сам становится для другого путём. Это и есть духовный аспект слова «гуманный». Единство иррационального и рационального делает его для нас фундаментальным понятием, полным идейного смысла.

Слово «духовный» в толковых словарях почти приравнивается к слову «нравственный». Духовный — это искренний, сердечный, добрый, отзывчивый. А духовность поясняется как интеллектуальная, внутренняя, нравственная сущность человека.

Разумеется, эти качества и проявления связаны с духовностью, но они тоже скорее отражение сути духовности, а не сама суть. Дух — это та Божественная вечная сущность, действие которой направлено на укрощение хаоса, на установление порядка и гармонии. Но он может усиливать хаос, разрушать гармонию — превратиться в мятежный дух.

Говорить о духовности в однозначном смысле не совсем правильно, ибо каждый человек имеет свой духовный мир. Но каков он? Что стоит за этим понятием? Как определить само качество духовности?

На IV научных чтениях, посвящённых Дмитрию Сергеевичу Лихачёву, в 2004 году, в этом отношении были предприняты, на наш взгляд, удачные попытки. Сошлюсь на мысли Н. Д. Никандрова: «Но в человеке есть что-то ещё, явно идущее свыше, — то, чего нет у животных. Это я и назвал бы духовностью и духом. Это можно принимать в нерелигиозном и в религиозном плане, в зависимости от того, как человек рассматривает ситуацию и жизнь. Мне кажется, нужно просто заменить дриаду: био и социо, триадой — био, социо, дух. Наверное, это тоже не определение, и философы могут многое возразить по этому поводу, но я думаю, что когда мы очень часто говорим о духовности, хоть какое-то её понимание нам нужно иметь в виду, иначе мы просто не найдём общего языка».

Интересна мысль доктора философии Р. Г. Силласте. Он сказал: «Когда мы говорим о духовности, то можно чётко заложить в это понятие наши представления о том, что у нации нет духовности, если у неё нет своей идеологии, нет идеалов, нет веры и главных целей, ради которых люди готовы жить, работать и даже умирать».

Энергетическое ядро духовности, которое в состоянии мотивировать личность и устремить её к свершениям блага, состоит из веры, любви и совести. По мнению Д. Н. Узнадзе, ребёнок приходит в земную жизнь с прирождённым чувством веры. А в духовных учениях вера определяется как предчувствие знания. На её основе человек может открыть в себе или принять из внешнего мира личную истину, которая будет влиять на его мысли и деяния.

Философ М. К. Мамардашвили утверждает, что в человеке есть нечто, от него не зависящее, и приводит пример совести. «Тайна совести заключается в том, что она есть в нас. Здоровое общество — это такое общество, которое поддерживает в человеке то, что от человека не зависит — тайны такого рода, как совесть, — говорит философ. — Что есть совесть? Её образное описание представляется нам в следующем виде: совесть есть весы наших поступков, она — путь духовной жизни, она — законодатель нравственных норм, судья в нашем духовном мире. Совесть не есть общественное явление, не есть регулятор коллективной жизни, она есть сугубо личностное состояние. Но можно утверждать, что совесть каждого человека имеет некое общее законодательство, в силу чего субъективные нормы и их оценки, вытекающие из совести, приобретают обществённую значимость. Это законодательство и есть тайна совести, тайна происхождения внутри нас той Вести, которая, если мы соприкоснёмся с ней и примем её, сделает нас человеком со-Вести. Весть эта даётся человеку Свыше. Человек с совестью сам рождает в себе или с лёгкостью принимает нравственность. Без совести нравственность превращается в набор этикета».

Любовь в философском смысле есть такое же нечто и такая же тайна, как совесть, и она тоже даётся человеку Свыше.

Все эти суждения мне понадобились для того, чтобы, во-первых, возродить в понятии «гуманность» его духовный аспект, который есть причина внешних качеств и деяний человека, именуемых нами Гуманными. Во-вторых, чтобы подчеркнуть различие между гуманностью в материалистическом смысле, что есть не сама суть, а проявление сути, и гуманностью с аспектом духовности, что делает понятие полным. В-третьих, гуманность в таком понимании более полно отражает смысл гуманной педагогики, о которой пойдёт речь ниже.

3. Педагогическое сознание — в кризисе.

Педагогическое сознание давно находится в кризисе. Чем этот кризис определяется?

Первый признак. Мы на протяжении 70 лет строили и утверждали так называемую советскую школу и советское образование. Мы далеки от мысли, что в них ничего хорошего не было и от всего надо отказаться. Но то, что мешало тогда развитию педагогического сознания и мешает сейчас, когда жизнь и социальный строй резко изменились, это — авторитаризм.

Разного рода авторитаризмом пронизаны и научные педагогические утверждения, и программы со стандартами, и учебники, и методические системы, и характер педагогического общения. Авторитаризм то же самое, что и насилие. В новых государственных документах по образованию он закрепляется с не меньшим усердием, что и раньше. В них мы не найдём ни слова о гуманизме, тем более о духовности даже в материалистическом смысле. Как и прежде, защищаются диссертации, но педагогическая мысль топчется на месте. Как и прежде, внедряются инновации, но опять скорее по усовершенствованию существующего образовательного строя, чем по его переориентации на духовные и гуманные ценности.

Второй признак. Педагогическое сознание не предлагает образовательному миру цели образования. Этими целями стихийно становятся следующие: выдержать всевозможные тесты и проверки, поступить в высшее или иное учебное заведение. Как видим, они весьма утилитарны. Образовательный процесс суживается до обучающего процесса. Из школы всё больше вытесняется воспитание. Мы не знаем, чего мы хотим добиться с помощью образования, чему именно образовательный процесс должен содействовать. По-прежнему говорим о некой подготовке детей к жизни. Но — для какой жизни? Которая уже есть, или которая будет спустя 20, 30, 50 лет? И где эта будущая жизнь: там, за мостом десятилетий, или в наших мыслях и планах? Нас тоже готовили к жизни советского образца, но эта жизнь рухнула, она радикально изменилась, и миллионы людей оказались вовсе неподготовленными к жизни в условиях капитализма, что повлекло за собой трагедии и отчаяние. Можем ли, имеем ли мы право опять замкнугь наше педагогическое сознание на нашей ошибке?