Дороти Батлер - Кушла и ее книги

В период от двух с половиной до трех лет Кушла (не так критично относившаяся к языку) постоянно требовала перечитывать книги. Ее несколько раз оставляли на короткое время (всегда с близкой подругой родителей, которая хорошо ее знала) в Игровом центре, и, возможно, она понимала смешанные чувства Шопа, отчаяние по поводу ухода матери и восторг при виде чудесных игрушек и игр. Кушла при каждом чтении заботливо целовала его плачущее личико и сияла улыбкой, когда в конце книги он «чуть-чуть улыбнулся». Фраза «чуть-чуть улыбнулся», повторяемая вновь и вновь, стала «припевом» в этот период, и она всегда волновалась, когда читали эту часть истории. Она полностью отождествляла себя с Шоном.

В два года и девять месяцев Кушле сразу же понравилась «История Питера-кролика» (The Tale of Peter Rabbit). Вспомнив, что Дороти Уайт подробно описывала реакцию Кэрол на эту книгу, я справилась в «Книгах до пятилетнего возраста». Было интересно обнаружить, что прочитанная впервые именно в этом возрасте книга стала, по словам Дороти Уайт, «в нашей семье, как и в тысячах других, классическим чтением на ночь». Сколько же тысяч детей оказались во власти неувядающего обаяния этой книги за четверть века, разделяющую Кушлу и Кэрол!

В отличие от Кэрол Кушлу никогда не волновало отсутствие на картинке части предмета или части тела героя — в данном случае тела Питера, спрятавшегося в лейку, откуда торчали только уши. «Где все остальное?» — спрашивала Кэрол. Кушла не задавала такого вопроса, тогда ее мать сама спросила ее. «Вот здесь», — уверенно сказала Кушла, показывая пальчиком на лейку. Могла ли глубокая сосредоточенность на изображаемых образах с такого раннего возраста дать ей хотя бы одно преимущество перед ребенком, чья энергия должным образом тратилась на множество занятий, невозможных для Кушлы?

«Очень голодная гусеница» (The Very Hungry Caterpillar) Эрика Карла (Eric Carle) произвела большее впечатление на новозеландскую публику, чем какая-либо другая книжка с картинками за последние десять лет; она действительно поставила рекорд продаж. Кушла увидела ее незадолго до того, как ей исполнилось три, и, реагируя точно так же, как тысячи других трехлеток, тут же попросила: «Прочитай еще раз». Легко отметить характерные черты книги, труднее точно определить природу ее величайшей притягательности. У книги есть цвет, стиль, кульминация, она предлагает ребенку восхитительную пищу, которая радует его. Взрослым нравится преподанный в книге урок природы (стадии от гусеницы до «бабочки-красавицы» воспроизведены здесь с точностью) и ненавязчиво предложенное знакомство со счетом («В понедельник она съела одно яблоко, но все еще была голодна. Во вторник она съела две груши») и возможность, которую она предоставляет для запоминания дней недели.

Но дети редко принимают в расчет (если принимают вообще) суждения родителей по таким поводам. Книга основана на повторах, и мы верим, что они благотворны (мы знаем, что они популярны), а каждая прочная, плотная страница имеет особый «приз» в виде дырки, в которую проходит палец, чтобы показать, где проползла гусеница. Дырка прекрасно прорезана и отделана — настоящее произведение искусства. Кушла видела ее в перспективе; она понравилась девочке, но не стала для нее потрясением. И большую часть своего времени для чтения она вдруг стала посвящать «Бабушке Люси и ее шляпам» (Grandmother Lucy and Her Hats), оставляя время только для «Гарри», «Мистера Гампи» «Питера-кролика» и бесконечных историй в стихах А. А. Милна.

Кушле в первый раз прочли «Бабушку Люси и ее шляпы», когда ей было почти три года. Догадки относительно того, почему ей полюбилась эта книга, так и остаются догадками; она слушала чтение этой книги дольше, чем какой другой до этого времени, в «Бабушке Люси» она сталкивалась с несколькими незнакомыми предметами и понятиями (мансарда, скрипящие петли, паутина) и иногда с довольно сложным языком. О коте Томе и кустиках герани в книжке говорилось так: «Он потыкался в них носом, осторожно походил вокруг них на цыпочках, улыбнулся им сияющими глазами». А вот как о том, что обнаруживалось в сундуке: «Иногда скрипка или шелк, который так и льнул к пальцам, или маленький остроносый башмачок, застегивающийся на мелкие пуговки, или пожелтевшая от времени фотография».

Иллюстрации Фрэнка Фрэнсиса просто восхитительны, каждая из них развертывается как целое, текст гармонично расположен на белом фоне. Цвет чистый и яркий, но не резкий, люди и предметы четко очерчены; их нетрудно отделить один от другого. В иллюстрациях есть что-то схожее с манерой Беатрикс Поттер, та же точность и прозрачность, они больше и ярче, но выполнены с таким же вниманием к деталям.

Повествование развивается, тон задает вступление: «Бабушка Люси была очень старенькая, она жила в домике, окруженном красными розами… Когда я приходила к ней в гости, то стучала в дверь. Дверь была толстая и скрипучая, и бабушка всегда говорила: „Надо смазать петли“. Но мы их так и не собрались смазать, и они продолжали скрипеть, а бабушка улыбалась, когда я входила…» Возможно, для Кушлы эта книга служила двум целям: подробное описание домашней жизни подтверждало ее собственный опыт — с бабушкой, котом и чаем с «твоими любимыми пирожными», а бесконечная череда шляп бабушки Люси придает обаяние волшебства этому опыту. Во всяком случае, эта книга сразу же произвела на Кушлу впечатление, которое сохранялось долго, вскоре девочка знала ее наизусть, и фраза за фразой появлялись в ее речи: «падающие горы книг» — в применении к ее собственным книгам, «скользкие пуговки», «одуванчиковые часы».

Шесть месяцев спустя, когда Кушлу попросили показать бабушке, как она может снять повязку с раны перед купаньем, она попробовала, поняла, что повязка слишком тугая, и сказала: «Не могу, даже для того, чтобы порадовать бабушку», — это была точная цитата из «Бабушки Люси».

Снова и снова обращаясь к дневнику Дороти Уайт, я удивлялась тому, что Кушла часто принимала то, что было для нее непонятным. Кэрол в этом возрасте требовала «невероятно много объяснений», в то время как Кушла обходилась без них.

Хотя она слушала внимательно, создавалось впечатление, что слова часто «обтекают» ее, а не «впитываются». Большая настойчивость Кэрол на немедленном объяснении незнакомого явно указывает на проницательный ум, ее развитие явно было выше, чем у Кушлы в том же возрасте. Но, возможно, они были, по сути, детьми с очень разными склонностями — Кэрол с потребностью знать, прежде чем двинуться вперед, Кушла с явным желанием слушать почти бесконечно, причем часто не понимая слов. Дороти Уайт говорит о неприятии своей трехлетней дочерью «Книги нонсенса» Лира: «…это неприятие могло появиться в результате того, что она редко слышала что-то совершенно непонятное. Словно она ожидает, что слова непременно и точно должны что-то означать…»