Леонард Млодинов - Стивен Хокинг. О дружбе и физике

Кам – это главная река, протекающая через Кембридж. Обрамленная пышной густо-зеленой растительностью и старинными университетскими зданиями, она довольно мелкая, но судоходная для маленьких шлюпок и гребных лодок. Путешествующие на плоскодонках наблюдают величественные корпуса и живописные парки восьми из тридцати одного колледжа Кембриджского университета. Конечно, все это очень здорово, но не очень комфортабельно. Ведь жесткие сиденья лодки возвышаются всего на несколько дюймов над палубой.

Сиделки со Стивеном первыми вступили на борт судна. Кэрол, скрестив ноги, уселась на носу лодки, прислонившись спиной к ее борту, напротив гребной банки, которая находилась на корме. Стивена они прислонили к Кэрол в полусидячем, полулежачем положении, лицом к корме. При этом Кэрол бережно обнимала его.

Хотя Стивен и не мог разговаривать, он не оставался равнодушным к этому процессу. Он вообще, как и сейчас, редко бывал равнодушен. С помощью глаз, устремляя их налево-направо, он показывал то направление, в которое его следует передвинуть. Если направление было выбрано неверно, лицо его искажала гримаса. А поднятые брови и улыбки означали, что дело идет на лад. Когда наконец занятая им позиция его устроила, я вступил на борт. Но лодка качалась, и я потерял равновесие. В этот момент мне стало страшно – я подумал, что упаду на Стивена. Но я согнул колени и сумел выпрямиться. Наблюдая за тем, как я шатаюсь, Стивен широко улыбался. Подъем на борт судна ему дался легче, чем мне. Я испытал легкий стыд, к сожалению, не в последний раз. Я то и дело переживал за Стивена по разным поводам, а он прекрасно справлялся с трудностями – пожалуй, лучше меня.

И вот наконец мы отчалили и пошли по реке. Кэрол поворачивала голову Стивена то влево, то вправо, давая ему возможность полюбоваться прекрасными видами на берегах, Маргарет приводила в движение наше судно, а я потчевал Стивена кусочками клубники и шампанским.

В то время, когда Стивен обучался в Оксфорде, занятия не требовали от учащихся слишком большого напряжения. Он рассказывал мне, что обычно он занимался всего час или два в день. Он поведал об этом с улыбкой, а я был потрясен. Студенты Оксфорда были не самыми способными, но привилегированными молодыми людьми. Они впустую тратили свое время, а также ресурсы, выделяемые на их образование. Их отношение к жизни и учебе было таким: если вам приходится много работать, значит, вы не принадлежите к избранным. Я тоже учился в хороших учебных заведениях. У нас тоже бывали вечеринки, но мы и работали много – упорно, и часами напролет.

Разгильдяйское отношение Стивена к учебе объяснялось тем, что он тогда еще ничем по-настоящему не увлекался. Он даже подумывал о государственной службе после окончания учебы. Несколько раз он ходил на собеседования, отдавая предпочтение министерству работ, которое в то время заведовало строительством общественных зданий. Он интересовался и должностью парламентского служащего в Палате общин, хотя имел слабое представление о том, чем занимается такой служащий. В конце концов, апатия Стивена спасла его от серьезной вероятности занять одну из этих должностей – когда наступил день сдачи экзамена на гражданскую службу, он забыл на него прийти.

Осенью 1962 года, после окончания учебы в Оксфорде, когда ему исполнилось двадцать лет, Стивен поехал в Кембридж, чтобы продолжить обучение в аспирантуре и получить степень доктора философии в области физики. Первый семестр для него оказался неудачным. Годы его предыдущей учебы были веселыми, но они остались в прошлом. Теперь он не мог без конца лежать на диване, уделяя занятиям всего один час перед обедом. Его халтурная подготовка в Оксфорде дала о себе знать – на лекциях, которые он слушал в Кембридже, он почти ничего не понимал. На рождественские каникулы в том году Стивен приехал домой в ранге почти отчисленного студента.

Блуждания Стивена по волнам житейского моря не могли не беспокоить его мать. Ее беспокойство касалось и его физического состояния – он становился все более неуклюжим. Она пошла с ним к семейному доктору, а он послал Стивена к специалисту. Тот перенаправил Стивена в госпиталь для полного обследования. Верный своим социалистическим принципам, Стивен отказался от отдельной палаты, которую семья сняла для него в госпитале. В течение двухнедельного обследования доктора взяли образец мышцы его руки, утыкали его электродами, вводили в него радиоактивную жидкость и проводили массу других измерений и анализов. Но, как и доктор в оксфордской клинике, эти врачи выписали его из госпиталя, не поставив конкретного диагноза. Единственное, что они сказали, было: «Это не рассеянный склероз». Они рекомендовали Стивену вернуться в Кембридж и продолжить учебу.

В Кембридже болезнь Стивена стала прогрессировать. Ему казалось, что он умирает; ему было трудно сосредоточиться на чем-либо. В конце концов, врачи из госпиталя, проанализировав результаты всех обследований, выдали окончательный диагноз: «Боковой амиотрофический склероз (БАС), прогрессирующее дегенеративное заболевание двигательных нейронов».

«Для меня это стало трагедией», – признался Стивен, описывая свою реакцию на диагноз. Это случилось в самом начале 1963 года. Стивену только исполнился двадцать один год.

Подобно плесневому грибку на стенах дома, раз начавшись – часто с нижних конечностей – БАС постепенно распространяется все выше и выше, пока не захватит весь организм. Он убивает, разрушая двигательные нейроны, соединяющие головной мозг со спинным, а спинной мозг – со всей мускулатурой тела. Двигательные нейроны отмирают, и мозг утрачивает способность контроля над мышечной системой человека. Могут происходить только отдельные произвольные сокращения мышц.

Болезнь Стивена, начавшись с ног, распространялась выше. В какой-то момент он потерял контроль над бедрами и не мог больше стоять. Затем ему отказали мышцы корпуса, и он не мог сидеть без опоры. Когда болезнь атаковала его грудную клетку, ему стало трудно дышать. В 1985 году – ему перевалило за сорок, а болезнь владела им уже двадцать лет – ему сделали трахеостомию, которая лишила его возможности говорить. Мозг его работал прекрасно, но хозяин мозга стал весьма малоподвижен.

Смерть от БАС наступает обычно в течение двух-пяти лет после постановки диагноза. В пяти процентах случаев пациент может прожить двадцать и более лет. Стивен прожил еще пятьдесят лет. Когда он впервые узнал о своем диагнозе, он думал, что ему осталось жить всего несколько лет. Он предполагал, что его ждет удушье и произойдет это скорее раньше, чем позже.

Под угрозой неизбежной смерти Стивен прошел через все степени отчаяния, которые неминуемы при смертельном заболевании. Временами он погружался в глубочайшую депрессию. Он запирался в темной комнате и на полную мощность включал Вагнера. Эту привычку он вынес из детства, когда его родители дома заводили проигрыватель на полную громкость.