Сергей Снегов - Прометей раскованный. Повесть об Игоре Курчатове

Этот орган был подобран так, что постоянными его членами являлись самые компетентные по ядерным проблемам люди, самые сведущие промышленники. На его заседания приглашались ученые, инженеры, наркомы, директора предприятий, причем его рекомендации незамедлительно превращались в практические действия.

Еще выше стоял специальный правительственный орган по атомным вопросам, которому периодически докладывали о ходе работ. В этот комитет входили члены Политбюро ЦК ВКП(б), а также Ванников, Первухин и Курчатов. Любые средства страны могли быть незамедлительно призваны в помощь ядерной программе — его решения были обязательны для всех хозяйственных, советских и партийных органов.

В мире сгущалась политическая атмосфера. Генералы в Пентагоне деловито составляли «впрок» планы ядерного уничтожения советских городов. В журнале «Лук» появилась инспирированная свыше статья о том, что советским физикам раньше 1954 года не удастся создать собственное ядерное оружие.

В этих грозных условиях тщательно продуманный, энергично работавший правительственный командный аппарат привел в движение все силы страны для скорейшего создания собственной атомной промышленности, для прикрытия могучим ядерным щитом мирного труда советских людей. Дело небольшой группы физиков стало делом всего народа.

Внешне он мало изменился — веселый, громогласный, всегда улыбающийся; двигался так быстро, что иные за ним не поспевали; поднимаясь по лестнице, перепрыгивал через две ступеньки; уходил домой не раньше двух ночи, а бывало, и в четыре, а утром, какая бы ни была ночь, всегда появлялся у себя, всегда был бодр, энергичен, жизнерадостен до того, что любому уставшему от перенапряжения или неудач сотруднику хотелось улыбаться, глядя на своего руководителя. Его звучный, негибкий на интонации голос далеко был слышен в коридоре; когда он шел, беседуя с кем-то, на голос высовывались из дверей — поглядеть на веселое лицо, ответить признательной улыбкой на дружескую улыбку, как бы поощряющую на важные дела, как бы признающую, что важные дела, точно, свершаются. Дело, которое он возглавлял, бесконечно убыстрилось, бесконечно усложнилось, — он соответствовал своему делу, это было нечто единое, он и руководимая им работа сотен сотрудников, десятков тысяч людей за стенами лабораторий и установок. Он был доволен, был радостен, был счастлив — это видел каждый.

Внешность, нет сомнений, отражала и сущность. Но сущность была много сложней внешности. Он был открыт и ясен для всякого, кто поглядывал на него. Но всегда в нем таилось и то, что он не открывал постороннему взгляду. Этого не знали даже друзья — но они догадывались.

К концу войны выполнение ядерной программы привело к новой расстановке научных сил. Должность Курчатова оставалась прежней — руководитель лаборатории № 2. Функции руководителя лаборатории № 2 менялись. Он не мог не поставить себе вопрос: кем я хочу быть? Кем должен быть?

Вначале все было просто. Была единственная ядерная лаборатория, все, кто имел отношение к ядру, трудились в ней — он единолично возглавлял исследования цепной реакции деления урана. Но исследования расширялись, их уже нельзя было вместить в рамках одной лаборатории. В ФИАНе дублировали изучение реакций в реакторе, фиановцы создали «второе поколение» экспериментов лаборатории № 2 — ставили их более строго, более точно. Он не мог вмешаться в их труд административно, указать каждому, что ему делать, перебрасывать с задания на задание, как поступал со своими: они подчинялись Вавилову, Курчатов не командовал этой группой, лишь приглашал на теоретические семинары — заслушивал, соглашался, возражал, просил сделать то-то или то-то.

А в Харькове Синельников, восстанавливая на три четверти разрушенный УФТИ, потихоньку готовился начать свои, тоже в какой-то степени параллельные работы. И харьковская группа (впоследствии ХФТИ АН УССР) — самостоятельное вполне учреждение: с Курчатовым советовались, но ему не подчинялись.

В мае 1945 года Алиханов выделился из курчатовского коллектива в обособленную лабораторию — ядро того учреждения, что впоследствии стало называться Институтом теоретической и экспериментальной физики. И к нему перешли многие старые алихановцы, у него работали Василий Владимирский, он выпросил к себе Померанчука: теория уран-графитового реактора в основном была создана, и Померанчук мог уже отойти от непосредственных расчетов процессов в этом реакторе. Зато было ясно, что выделение физиков Алиханова в самостоятельную лабораторию означает их уход в независимое существование. И раньше Курчатов побаивался прямо командовать вспыльчивым другом, крупным ученым. Теперь прямое начальствование стало невозможным, можно было только говорить о содружестве двух учреждений.

И еще меньше можно было начальствовать над Виталием Хлопиным, ученым с мировым именем. Хлопин и его сотрудники изучали новый элемент плутоний, разрабатывали методы его отделения от урана. Те же исследования вела и группа Бориса Васильевича в лаборатории № 2, но в РИАНе их ставили с большим размахом, риановцы имели куда больший опыт внедрения созданных ими технологических методов в промышленность.

Все шло естественно: ядерные исследования разветвлялись, во главе каждого направления становился крупный ученый, он понемногу — или сразу — приобретал самостоятельность. Курчатов, по-прежнему объединяя все направления, все более сосредотачивался на своем, полностью у себя оставленном объекте — уран-графитовом реакторе. Вероятно, он был даже доволен таким ходом дела. Уран-графитовый реактор, генератор энергии для мирных дел, привлекал его еще до войны: это была хорошая научная тема для физика, ей можно было отдать и внимание и душу.

Взрывы ядерных бомб в Японии переменили это естественное развитие событий.

Необходимость превращения работ физиков во всенародное дело потребовало государственного руководства. Государственное руководство было невозможно без централизации научных исследований. Во главе всех научных учреждений, разрабатывавших ядерные проблемы, теперь должен был стать один человек, достаточно компетентный в физике ядра, научно полновластный.

Этим человеком — научным руководителем всех ядерных работ в стране — стал Игорь Курчатов.

Вряд ли можно сомневаться, что выдвижению Курчатова на самый ответственный в то время в стране научный пост предшествовали и размышления и колебания. Правительство всесторонне оценивало, можно ли поручить Курчатову роль «главного физика» и нет ли другого, кто мог бы оказаться еще более подходящим, и твердо решило: нет, других нет. Курчатов всех больше подходит к тому, чтобы продолжить — умножив и расширив — прежнее свое руководство атомными работами. Но сам Курчатов, по-видимому, колебался. Он не позволял себе говорить о своих колебаниях, но чуткое ухо друзей временами слышало, что решение доставалось ему нелегко, и что не все в его новой роли его удовлетворяло, и что он в иные минуты сожалел об утраченном скромном посте простого исследователя.