Георгий Гамов - Мистер Томпкинс внутри самого себя

Например, вирус, поражающий помидоры и известный под названием вируса кустистой карликовости, кристаллизуется в виде больших красивых ромбических додекаэдров — кристаллов с 12 гранями. Такой кристалл вполне можно было бы поставить на полку в минералогическом музее рядом с кристаллами полевого шпата и аметиста, и никто бы не догадался, что перед ним колония живых организмов. И в каком-то смысле наш додекаэдр не является колонией живых организмов, так как внутри кристалла молекула вируса ведет себя, как любая другая молекула химического вещества. Но стоит нам растворить такой кристалл в ведре воды и полить этой водой делянку с помидорами, как вирусы, оказавшись в цитоплазме клеток растений, начнут быстро размножаться. Собрав больные растения и выделив вирус из листьев, вы сможете получить тележки, груженые уже знакомыми вам красивыми ромбическими додекаэдрами.

Заметив восхищение на лице мистера Томпкинса, герр Макс решился несколько уточнить сказанное.

— Боюсь, — заметил он, — что я не совсем точно информировал вас. Утверждение о том, что вирусы существуют в кристаллической форме, абсолютно истинно, но с точки зрения большинства химиков вирусы нельзя рассматривать как отдельные молекулы. В действительности они состоят из белков одного или нескольких сортов, а также из генов, которые являются молекулами чего-то, называемого нуклеиновой кислотой. Тем не менее, вирус можно рассматривать и как отдельную молекулу, поскольку составляющие его молекулы белка и нуклеиновой кислоты расположены в абсолютно фиксированном порядке друг относительно друга. В противном случае вирусы не могли бы образовывать кристаллы. Поэтому мы можем сказать, что вирус — это супермолекула, состоящая из гигантских молекул подобно тому, как обычная молекула состоит из атомов.

— А вирусы размножаются делением, как клетки? — спросил мистер Томпкинс.

— Нет, размножаться делением вирусы не могут. Так вирусы — это молекулы, каждый атом находится на своем месте, поэтому вирусы не могут расти или размножаться как обычные живые организмы. Когда вирус попадает в клетку, в которой он может жить (а вирусы очень разборчивы в выборе клетки-хозяина), вирусные гены исподтишка инструктируют клетку, как вырабатывать вирусные белки и вирусные нуклеиновые кислоты вместо клеточных белков и клеточных нуклеиновых кислот. Дело обстоит так же, как если бы правительство некоторого государства было тайно захвачено иностранной державой. А поскольку подданным государства ничего неизвестно о происшедшем, и распоряжения сверху поступают, как прежде, подданные продолжают беспрекословно выполнять их. Различие состоит в том, что хотя по форме распоряжения властей остаются прежними, их содержание радикально изменяется. После тайного захвата правительства все делается в пользу захватчиков. Когда же граждане, наконец, осознают, что произошло, будет слишком поздно.

Кстати сказать, именно поэтому так трудно бороться с вирусами с помощью антибиотиков. У бактерий имеется свой собственный молекулярный механизм для воспроизводства себе подобных, но поскольку этот механизм совсем незначителен, но все же отличается от нашего, нарушить его работу мы можем, не нарушая работу наших собственных клеток. А так как вырабатываются вирусы нашими собственными клетками, остановить производство вирусов, не повреждая наши клетки, очень трудно. Поэтому против вирусов у нас нет таких «чудо-лекарств», какими мы располагаем против бактерий.

Но вернемся к клеткам, инфицированным вирусом, вместо того, чтобы изготовлять свои составляющие, они изготовляют составляющие вирусов. Как только составляющие готовы, они собираются вместе и образуют вирус примерно так же, как образуется кристалл. Поэтому все вирусы с момента своего рождения вполне «взрослые», т.е. полностью сформировавшиеся, и все неотличимы друг от друга.

Разумеется, вирусы не делают своим хозяевам ничего хорошего, тем не менее одни вирусы причиняют больше вреда, чем другие. Когда один из фагов, которые вы, мистер Томпкинс, видите перед собой, проникает в тело Е. coli и начинает размножаться за ее счет, он целиком пожирает бактерию за какие-нибудь 20 минут. Ее оболочка лопается, и стадо из нескольких сотен юных фагов вырывается на свободу в полной готовности атаковать другие бактерии. Вот, убедитесь сами.

С этими словами герр Макс подвел мистера Томпкинса к жалким останкам некогда прекрасной бактерии Е. coli. От бактерии не осталось решительно ничего, кроме пустой оболочки, еще хранившей первоначальную форму, но внутри копошилась масса Ti-фагов.

— Бр-р-р! ... Какое отвратительное зрелище! — заметил мистер Томпкинс, невольно зажимая рукой нос. — Выглядит, как кусок мяса, который извлекли из морозилки и забыли, когда семья уехала на лето.

— Такова жизнь, — философски заметил герр Макс, отодвигая рукоятью своего длинного хлыста фаги подальше от себя.

— О! — вдруг воскликнул он. — Если я не ошибаюсь, здесь произошла интереснейшая мутация. Теперь я смогу начать новый штамм Т.

И, забыв про мистера Томпкинса, герр Макс вступил в шевелящуюся массу фагов и с превеликим вниманием принялся рассматривать фагов одного за другим, Мистер Томпкинс отнюдь не горел желанием последовать за герром Максом в останки бактерии, к тому же его слегка мутило, и он счел за благо ретироваться назад, в кровоток. Он даже пожалел, что прервал комфортабельное путешествие на эритроците ради сомнительного удовольствия прогуляться по щиколотку в грязи по своему кишечнику.

Внезапно мистер Томпкинс почувствовал резкую боль в ноге и увидел, что ему в лодыжку впилась гигантская пиявка.

— Должно быть, это протеаза или амилаза, — подумал он, отдирая ее другой ногой. — Кажется, по своей собственной вине я попал в затруднительное положение. Не говоря уже о том, что от завтрака не осталось и следа, но мои пищеварительные ферменты просто звереют от голода. Лучше убраться отсюда подобру-поздорову!

Но было слишком поздно. Ферменты атаковали его со всех сторон, а парочка особенно дерзких липаз уже вцепились ему в подбородок и повисла.

— Ой! — воскликнул мистер Томпкинс ... и проснулся. Полная дама, расположившаяся в соседнем кресле, с сочувствием посмотрела на него.

— Сильно болит? — участливо осведомилась она. — У меня тоже сильные боли. Я от них даже вскрикиваю. Доктор, у которого я была на приеме на прошлой неделе, сказал, что если я не примусь всерьез за свое здоровье, то ... Впрочем, вдаваться в детали вам совсем ни к чему. А что у нас болит?

— На меня напали вконец изголодавшиеся протеазы, амилазы и липазы, — ответил мистер Томпкинс. Только теперь он начал сознавать, что снова находится в приемной большого госпиталя.