Анна Ливанова - Физики о физиках

Среди разнообразия талантов того блистательного для физики времени Эренфест занимал свое особое место. Он был отличен от всех и неповторим. В те годы бурной ломки физических воззрений он играл такую же роль, что и Белинский в русской литературе XIX века, — был величайшим критиком.

Если Эренфест чем-нибудь заинтересовывался и ставил свой штамп, то работу читали; если она его не привлекала, то говорили: «Эренфест сказал, что не стоит читать», — и не читали. Эренфест одинаково живо воспринимал и новую нарождающуюся квантовую физику и заканчивающую свое существование классическую физику. Он мог свободно разговаривать с Бором, Борном, Шредингером, Дираком и с Эйнштейном говорил совершенно на его языке. Но зато сам в науке сделал сравнительно немного. Он был необычайно одарен критической мыслью, и постоянное его участие в обсуждении новых, только зарождавшихся идей сыграло в развитии физики даже бóльшую роль, чем собственные его работы.

…Эренфест был самым любимым и близким другом Эйнштейна. Очень дружен был он также с Бором, с Борном и некоторыми советскими физиками старшего поколения. Он долго жил у нас в стране, любил ее.

Вскоре после описываемых событий Эренфест побывал в Берлине. При встрече Эйнштейн стал спрашивать у своего друга, что нового в науке. Эренфест перечислил, какие появились работы, и, между прочим, рассказал о статье Румера.

Эйнштейн внимательно выслушал и заметил:

— Это мне интересно. Что за человек?

— Из России. Сейчас он у Борна.

— Почему же мне ничего не сообщили?

— Как не сообщили? Тебе даже Макс Борн оттиск послал и просил что-нибудь сделать.

— Ну, ты же знаешь, что я чужие работы не читаю. Пришли его ко мне.

Таким образом, Эйнштейн, как выразились товарищи Румера, «клюнул».

В Геттингене получили телеграмму от профессора Эренфеста: «Эйнштейн ожидает вас в среду на Габерландштрассе, 5».

В назначенный срок Румер приехал в Берлин и отправился по указанному адресу. На седьмом этаже у дверей прибита маленькая дощечка. Написано: «Профессор А. Эйнштейн».

Румер позвонил и, когда открыли, объяснил, что ему назначено явиться в этот день и час. Его провели в гостиную, высокую комнату, обставленную без особого вкуса. Появилась фрау Эйнштейн и говорит:

— Профессор сейчас придет.

Не успел Румер собраться с мыслями, как вошел сам Эйнштейн. Он был в морской фуфайке — видно, только что катался на яхте. Сразу бросились в глаза массивные черты лица — огромный лоб, крупный нос.

— Эйнштейн, — сказал он и протянул руку.

С дрожью в голосе Румер проговорил:

— Гутен таг, герр профессор.

И дрожь прошла. Словно от этих ординарных слов Эйнштейн перестал быть Эйнштейном и превратился в обычного профессора.

— Эренфест ожидает нас наверху, пойдемте, — сказал Эйнштейн и повел гостя на чердак; там был рабочий кабинет.

Когда они поднялись, Эйнштейн сказал:

— Ну, давайте разбираться в вашей работе.

Два часа длилась долгая и довольно мучительная дискуссия, возникали трудные, запутанные вопросы, их приходилось обдумывать и разрешать сообща всем троим.

Эйнштейн ходил по своей каморке, часто останавливался и в задумчивости водил рукой по потолку. Наверное, ему было тесно в просторных, высоких комнатах и как-то давило их убранство, их бюргерская обстановка, а вот здесь, в этой комнатке, где потолок над самой головой и можно водить по нему рукою, здесь ему хорошо думается.

Он все время сосал пустую трубку, потому что врачи запретили ему курить, и он очень страдал от этого. Иногда он подходил к дверному косяку, опирался о него лбом и надолго застывал в такой позе.

Эренфест лежал на кушетке, на спине, закрыв глаза руками, и время от времени вопрошал:

— А что вы думаете по этому поводу?

В эти два часа обсуждения оба знаменитых физика были, что называется advocatus diaboli — адвокатами дьявола. Они выискивали всяческие возражения, задавали очень сложные вопросы. Если Румер не мог ответить, то искали ответа сами, спорили друг с другом, пытаясь таким образом пробиться сквозь трудности.

Потом раздался телефонный звонок, и Эйнштейн сказал:

— Устроим перерыв.

Вошел человек с длинной седой бородой — скрипичный мастер. Начался совершенно профессиональный разговор: Эйнштейн говорил, что деку надо делать так-то, а мастер — что так-то.

Через пятнадцать минут мастер ушел, и Эйнштейн сказал со вздохом:

— Ах, вы не знаете, сколько этот человек отнимает у меня времени! Но свое дело знает, как бог.

Когда все спустились вниз, в гостиную, Эренфест вдруг накинулся на Румера:

— Чего вы здесь до сих пор торчите?

— Я торчу, потому что меня пригласили обедать.

— Обедать? Не надо. Отказывайтесь. Мы будем за столом говорить о вас, и вы нам помешаете.

Румер в смущении повернулся к хозяйке дома и стал откланиваться:

— Спасибо, фрау профессор, за честь…

— Нет, нет, оставайтесь, — возразила фрау Эйнштейн. — Они после десерта пойдут в бильярдную и там будут говорить о вас… В вашу честь я даже сварила русские щи.

После обеда Румеру было сказано, что результаты ему сообщат через два дня на берлинском коллоквиуме. Но когда он явился на коллоквиум, Эренфест удивленно его спросил:

— Зачем вы пришли?

— Вы же мне сами велели прийти.

— Ну что ж, поезжайте в Геттинген и там скажите, что когда я вернусь из Ленинграда, то заеду в Геттинген, и тогда поговорим. А теперь прощайте. Мне очень некогда.

…Вскоре в Геттинген пришло письмо, в котором извещалось, что Юрий Румер на два с половиной года прикомандировывается к Борну и будет получать стипендию.

Через некоторое время Румер еще раз приехал к Эйнштейну, чтобы показать ему новую работу. Его приняли в гостиной, наверх уже не повели.

— Ну конечно, рядовая работа. Там идея была… Я не знаю, что вы от меня хотите, — устало сказал Эйнштейн.

Такая реакция Эйнштейна скоро стала понятной. Кончился период, когда он искал возможности создания общей теории поля на пути пятимерного обобщения теории относительности. Теперь он уже не верил в пятимерие, потерял интерес ко всем работам такого рода и шел по иной дороге, которая тоже, увы, не привела к цели.

Вскоре после описываемых событий, в 1931 году, Эйнштейн прочел лекцию, которая называлась «Современное состояние теории относительности». Даже в кратком публичном выступлении вырвалась наружу вся борьба, которую вел этот мятежный ум, и вся горечь испытываемых им поражений:

— Попытки найти единые законы материи, породнить теорию поля и квантовую теорию не прекращались, — сказал Эйнштейн. — Речь идет о том, чтобы найти структуру пространства, удовлетворяющую условиям, выдвигаемым обеими теориями. Результатом оказалось кладбище погребенных надежд . Я также с 1928 года пытался найти решение, но снова отказался от этого пути… Уже десять лет назад один француз высказал интересную мысль — рассматривать мир как пятимерное пространство . В этом случае получается теория, в которой находят свое место и электромагнитные явления, причем архитектурное единство теории не нарушается. Однако я и мой сотрудник Майер полагаем, что пятое измерение не должно появиться.