Анна Ливанова - Физики о физиках

А потом была Хиросима. И Нагасаки. Было подлое, которое даже они, американцы, ничем не смогли оправдать, истребление сотен тысяч людей… И стало ясно, что нам непременно следует довести работу до конца. Поэтому у наших физиков такого разлада со своей совестью не было — не мы сделали первую атомную бомбу и начали гонку вооружений. Советские ученые знали, что в существующих условиях нельзя прекратить работу над ядерным оружием и поставить под угрозу безопасность страны.

Да, они делали и делают эту работу. Серьезно, ответственно. Но как хочется вкладывать силы и в то, что нужно для жизни, для счастья людей.

Создание и совершенствование орудий смерти никогда не может принести истинного удовлетворения, истинной радости настоящему ученому. Оно есть исполнение долга. Самоотверженное исполнение до конца осознанного долга перед своей страной.

В такой ситуации особенно привлекательна и внутренне необходима работа созидания, работа для будущего, для всего человечества. Вот почему Королев столько сил отдавал мирному освоению космоса. Вот почему Курчатов был счастлив, когда появилась идея управляемого термоядерного синтеза, и до конца своих дней всей имевшейся в его распоряжении мощью, всеми средствами поддерживал и развивал эти работы. Он всем сердцем верил в осуществимость грандиозной задачи, в ее благо для человечества. Эта вера была жизненно необходима ему самому, лично ему.

Отныне появилась новая цель для него, ученого, и Курчатов будет идти к ней, увлекая за собой большой коллектив, собрав все свои силы — ведь их осталось уже так мало.

В феврале 1956 года на XX съезде партии Курчатов впервые сказал во всеуслышание:

— Нам, советским ученым, хотелось бы работать над решением этой важнейшей для человечества научной проблемы вместе с учеными всех стран мира, в том числе и с учеными Америки, научные и технические достижения которых мы весьма ценим. Решение этой труднейшей и величественнейшей задачи навсегда сняло бы с человечества заботу о необходимых для его существования на земле запасах энергии.

История науки показывает, что великие открытия чаще всего совершаются или случайно, или на них «набредают» особенно тонкие умы, когда ищут разрешение, казалось бы, неразрешимых противоречий. Нередко эти открытия кажутся неправдоподобными, больше того, неправильными даже самим их авторам.

Так было, когда Беккерель обнаружил радиоактивность.

Так было, когда Хан и Штрассман, бомбардируя ядро урана нейтронами, «раскололи» его.

Но никогда в истории науки не было ничего подобного сознательному всемирному походу на штурм крепости термоядерного синтеза.

Говорят, что секрет атомной бомбы перестал существовать, как только была взорвана первая бомба. Секрет термоядерных реакций перестал существовать, как только были поняты процессы, происходящие в недрах солнца и звезд. Даже правильней будет сказать наоборот: открытие происхождения солнечной энергии стало открытием термоядерных реакций. И еще до того, как была сделана водородная бомба, в конце сороковых годов, перед учеными возник вопрос о создании термоядерного реактора для мирных целей.

Образец, идеал был у всех перед глазами — буквально. Солнце — гигантский реактор — каждый день поднималось над землей.

Цель была ясна, и казалось бы, решение просто.

Нужно создать такие условия, при которых ядра атома водорода, или, лучше, его изотопов — дейтерия и трития, соединяются в ядро гелия. Конечная масса гелия окажется чуть меньше исходной массы, и выделится огромное количество энергии, эквивалентное этому «дефекту массы». Какое — можно сосчитать по формуле Эйнштейна: E = mc 2. Например, если заставить прореагировать весь дейтерий, содержащийся в литре воды — а там одно ядро дейтерия на 6 тысяч ядер обычного водорода, — то выделившаяся энергия равнялась бы примерно энергии, получаемой от 400 литров нефти.

Цель ясна. Но как ее достигнуть?

Прежде всего нужна гигантская температура — более сотни миллионов градусов, — недаром эти реакции называются термоядерными. В водородной бомбе такая температура создается при начинающем процесс взрыве составной ее части — атомной бомбы. Меньше миллионных долей секунды длится фантастический подъем температуры, но этого времени достаточно, чтобы начался лавинообразный синтез ядер и выделение энергии.

А возможно ли без взрыва нагреть вещество до такой же степени и удержать его в замкнутом сосуде, изолировать на все то время, пока не произойдет реакция?

В принципе возможно… Но только участники этого дела понимали, какой обширный фронт работ перед ними, только они могли сполна оценить те трудности и преграды, что стоят на пути.

Они понимали, что это задача, решение которой займет многие годы, что нужны коллективные усилия ученых всего мира, обмен идеями, обмен опытом; что надо идти рядом или, может быть, навстречу друг другу. И прежде всего разрушить стену молчания, выступить первыми и показать ученым Запада, что пора вернуться к традициям научного общения.

Истинная наука, та, которая раскрывает секреты природы и ставит их на службу человеку, — такая наука враждебна секретности, и секретность враждебна такой науке.

Подобными мыслями не раз обменивались советские физики-термоядерщики в узком кругу, не раз обсуждали их с бессменным своим руководителем Игорем Васильевичем Курчатовым. Курчатов всегда чутко улавливал веление времени, он был человеком верных решений и энергичных действий. Во время одной из бесед Курчатов предложил обратиться в правительство с просьбой разрешить опубликовать часть наших работ по термоядерным реакциям, чтобы показать мировой научной общественности, что успел сделать Советский Союз, и побудить физиков Запада также раскрыть свои работы на пользу общему делу.

Разрешение было получено.

Курчатов, конечно, совершенно новый тип физика. Не просто организатор науки, но организатор государственной науки, а значит, государственный деятель самого высокого, самого активного класса, притом чрезвычайно влиятельный, который может то, чего не могут другие. Так, в период гонений на генетику именно Курчатов организовал в Институте атомной энергии отдел биофизики — чуть ли не единственный сохранившийся островок генетики.

Был ли в нем заложен такой сильный организаторский дар, была ли всеми его чертами — умом, характером, волей, способностями — предопределена та роль, которую сыграл Курчатов? Ответить на это, вероятно, не легко. Очень часто не характер, или не столько характер человека определяет его жизнь, деятельность, линию поведения, а наоборот, род деятельности формирует его характер.

Так или иначе, но фигура ученого — государственного деятеля могла появиться только в наши дни, она есть знамение второй половины XX века, когда наука, физика, вероятно, в первую очередь, вышла из своих кабинетов и лабораторий и стала активно вершить человеческие дела, судьбы государств и народов.