Евгений Макарихин - Недействительность. Или «эффект Манделы» для начинающих

Что же говорит официальная наука? «Эффект Манделы» – это конфабуляция, парамнезия, то есть психопатологическое явление ложной памяти, когда человек убеждён, что некие вымышленные события происходили на самом деле. Тем не менее, учёные не в состоянии объяснить, почему такие воспоминания, которые касаются событий общеизвестных, исторических, географических, астрономических, зоологических, анатомических, художественных, литературных, архитектурных и др., могут наблюдаться порой у десятков миллионов землян, живущих в самых разных концах света.

Вот факт любого рода; внешний вид объекта; наименование персоны и отношения собственности, авторства; образ и речь персонажа из кинематографа; фраза, поэтическая или песенная строка; поза или жест из живописи и скульптуры и т.п.; они были демонстрируемы годы и десятилетия, иногда нескольким поколениям людей. Помимо этого, они уже отражены в различных карикатурах и пародиях, имеют реляции в кино-, телепродукции и в театре, в анекдотах и мемах, полиграфии и сувенирной продукции и др. И вдруг – «в действительности было не так, как на самом деле», перефразируя Ежи Леца… Внезапно, свежо и непредсказуемо.

Собственно, отсюда можно начинать реализовывать программу научного исследования, ровно так же, как начинали в первой половине 17-го века: сбор данных, раздача наименований, первичное выделение свойств и характеристик, классификация. Выявление спектра возможных объяснений для отнесения изучаемого явления к определённой научной сфере. Выдвижение гипотез, сравнительный их анализ, определение приоритетных из них по объяснительной силе, возможности их верификáции и фальсификации; отсеивание непригодных вариантов… Только так. Других, обходных путей у нас нет. Выковать знание научного качества по-иному, обхитрить реальность не получится, — в силу весьма скромных познавательных характеристик homo sapiens.

Необходимо пояснить некоторые узко-методологические вещи, выводящие разбирательство детективного характера на уровень настоящей науки. Верификация – это когда для гипотезы предлагают определённый способ (проверочный, экспериментальный) её подтверждения, в духе «если в таких-то условиях будет так-то, обнаружится такой-то факт, сбудется то-то – гипотеза подтверждена». С одним маленьким «но»: то, что этот путь подтверждения годен, – это должно идти не только от автора, а научное сообщество в лице наиболее компетентных в данной (в какой – для этого и надо изначально отыскать вещную принадлежность явления) сфере должно согласиться. Тем не менее, увы, обнаружение фактов, говорящих в пользу гипотезы, – дело нехитрое, так как вообще любой факт может быть подтверждением многих вещей, свидетельствуя в пользу того, этого и т. д. (порой становясь основой нескончаемой риторики и демагогии). Поэтому, по сути, верификация – фактологическое подтверждение того, что гипотеза может работать, стать теорией; допуск и не более. Ограничиваться только ей нельзя; нужны более жёсткие приёмы, чтобы вырабатывать научное знание; к ним относится фальсификация.

Фальсификация – это, в данном случае, не подделка или подтасовка чего-либо; просто такая неблагозвучная для русского уха терминология сложилась… Это логический заход с другой стороны, ещё более значимый, чем верификация: не pro, а contra. Фальсификация – это когда предлагается (оптимально, если сразу самими авторами гипотезы) определённый способ её опровержения. И вот если в ходе проверки выясняется, что гипотеза не опровергнута, если она выдерживает испытание, – только тогда перед нами действительно серьёзная заявка, кандидат на работающую теорию. Фальсификация – подтверждение того, что гипотеза, став теорией, породит знание, достойное звания «научное», а не просто мнение и словоизвержение.

Не все из вышеуказанных моментов и этапов будут следовать строго один за одним (неизбежны и возвращения, и повторы), но они обязательно будут присутствовать в исследовании системным образом и вести к результату.

В рассуждениях автор – как методолог – намерен эффективно применять такую вещь, как мысленный эксперимент. Роль этого инструмента в развитии науки обычно не выставляется напоказ, хотя применялся он много и успешно.

Ещё до эпохального спора Нильса Бора и Альберта Эйнштейна, этой сорокалетней «дуэли на мысленном эксперименте», откуда взялось «открытие» Галилея об одинаковом ускорении при падения любых тел на Землю? Шарики катал и бросал?.. Раскроем карты: это он лишь для подтверждения (или вообще плотность воздуха оценивал?); фактически же – ещё за несколько десятилетий до того другой итальянский мыслитель в уме прикинул «Если тяжёлые и лёгкие тела падают (ускоряются) с разной скоростью, тяжёлые быстрее, а лёгкие медленнее, – то что будет, если мы тяжёлое и лёгкое тело свяжем верёвкой и бросим? Это мы формально бросаем единое более тяжёлое тело, поэтому соединённые тела должны падать ещё быстрее, чем одно тяжёлое? Или лёгкое тело будет притормаживать тяжёлое в его падении и скорость в итоге будет компромиссная?..» Подумал-подумал – да и принял результат своего мысленного эксперимента, который вполне сошёлся с материальной реальностью. И Галилей уже знал об этом виртуальном опыте…

Самое важное, с точки зрения автора, – не снижать планку, не отступать от принципов: с самого начала определимся с тем, что знание никакого качества, кроме естественнонаучного, нас не устроит. Знание, которое даёт однозначные ответы (такие, как, например, ответ на вопрос «Если человеку отрезало руку, может, она снова отрастёт?» Нет, не отрастёт…); формирует замкнутый теоретический комплекс однозначных причинно-следственных связей (без каких-либо «а может быть поэтому или ещё потому; а приведёт или к тому, или к другому, или к третьему…»); обладает прогностической и эвристической силой; даёт возможность если не вычислений, то, по крайней мере, точных численных оценок, и т. д.

Отметим для начала то, как стартовать в научном исследовании нельзя – но как гуманитарии всё же поступили. А именно: что за извращение было и до сих пор имеет место в терминологии, описывающей «эффект Манделы», – «массовые (коллективные) ложные воспоминания»?.. Что за предвзятость с обязательным ожидаемым враньём, причём от… общественности?

Почему бы тогда сразу не использовать прилагательное «отвратительные»? Это ещё жёстче предзадавало бы отношение к феномену.

Такой «лютый хейт», говоря современным молодёжным языком, в истории науки и познания бывал, разве что, при идеологическом противостоянии двух систем, социалистической (коммунистической) и капиталистической, когда в конце 1940-х – первой половине 1950-х годов советскому учёному полагалось говорить «буржуазная лже-наука генетика», «буржуазная лже-наука кибернетика»… И просто отвергать их. К чему это привело? К отставанию на годы и десятилетия. Чем обзываться – лучше непредвзято изучать, развивать, продвигать познание феномена; неужели это может быть кому-то непонятным?