Ирвинг Гофман - Ритуал взаимодействия

Взаимное приспособление, которое организует человеческие перемещения, может, таким образом, делать уязвимыми тех, кто считает его само собой разумеющимся. Я хотел бы привести длинную иллюстрацию из художественного произведения Уильяма Сэнсома. Дело происходит в лондонском питейном заведении. К герою-рассказчику, играющему в клубе на пианино, внезапно обратились:

Голос надо мной сказал: «Паря, ты не собираешься еще поиграть?»

Это был молодой человек, которого я никогда прежде не видел, он был слишком юн, чтобы находиться в баре. Его голова висела как бледная костяная шишка на излишне тонкой для нее шее. Он носил одежду, которая была ему велика, и прическу как у ежа. Он поднимал плечи вверх, чтобы они казались больше. Его глаза были тусклы, как чешуйки дохлой рыбы. Он тонко скрипел зубами, как будто его тошнило.

«Через минуту», — сказал я ему. Его тон был откровенно наглым, что говорило о молодости парня. «Но не слишком долго, парень», — сказал он, все еще уставившись на меня своими мертвыми рыбьими глазами.

Позади него я заметил кого-то вроде его близнеца, но это был просто другой юнец в одежде такого же покроя. А потом я увидел еще шестерых или семерых, стоящих у стойки бара или развалившихся, вытянув ноги из-под столиков. Я поймал взгляд Белл (хозяйки), и она безнадежно пожала плечами, как будто это неожиданное явление не в ее власти.

«Эй, — сказал я Мари, игнорируя молодого человека, который все еще стоял там, глядя на меня, — сегодня вечером у нас есть компания».

«У вас есть, — сказал парень грустно. — У вас определенно есть», — и он отошел подчеркнуто неторопливой походкой на негнущихся ногах к бару. Там он что-то сказал другим, и они посмотрели в мою сторону и покачали головами, снова печально, как будто мои дела действительно были очень плохи.

С минуту мы рассматривали их. Каждый взгляд и жест были нарочито агрессивны. Они вытянули ноги так, что Эндрю, неся поднос с выпивкой, должен был обходить кругом, чтобы не споткнуться, а они молча смотрели, как он это делал. Один перегнулся и взял блюдо чипсов с чьего-то стола — без улыбки, подчеркнуто без извинений. Другой у стойки бара начал щелчками посылать косточки оливок в бутылки. Белл велела ему перестать. Он извинился с преувеличенным поклоном и тут же щелчком послал еще одну косточку.

«Ради бога, сыграй что-нибудь», — сказала Белл.

Я встал. Было ошибкой говорить о них так открыто. Они знали, что их обсуждали, и теперь, когда я шел к пианино, они видели, что их приказам повиновались. Почти чувствовалось, как они лезут вон из кожи. Поэтому я начал играть мягкие ноты «Юморески», надеясь немножко вернуть их назад.

Конечно, это не сработало. Общее свойство всех этих молодых людей — настороженность. Они сидели и рассматривали все с тупой неприязнью, что придавало им знаменитый «измученный» вид. Когда мое бренчание установилось, один из них неторопливо подошел, руки в карманах, подбородок опущен, и встал надо мной. Он просто произнес как приказ название диска-хита. Помимо откровенной грубости, пианист больше всего ненавидит, когда его просят сыграть другую мелодию, в то время, когда он уже играет, поэтому я стиснул зубы и постарался «закрыть» свои уши. Он локтем столкнул мою правую руку с клавиш и просто сказал: «Чушь». И повторил свое требование громче [242].

Я полагаю, что некоторые виды поведения могут использоваться как серьезное приглашение к схватке и раскрытию карт. Особенно нужно упомянуть один тип усеченного поступка. Это использование стиля стойки или походки в качестве открытого приглашения к действию всех остальных присутствующих. Таким образом, существует «делинквентная походка», которая фактически передает убедительный вызов присутствующим взрослым, одновременно сообщая не только о том, что первый ход сделан, но и о том, что к нему не были готовы те, на кого он был и остается направлен [243]. Особый стиль передвижения тореадора на арене — Sandunga — это стилизация такого выражения вызова.

Так как в эти игры включены коммуникация или экспрессия, а не содержательные поступки, мало что мешает символу все более расплываться по продолжительности и видимости до тех пор, пока он практически не исчезнет. Вследствие этого два игрока могут обмениваться ходами, а победитель устанавливается с помощью почти неразличимой активности, как это следует, разумеется, из анализа коммуникации Дж. Г. Мида.

Ранее предполагалось, что в своем кругу человек может приобрести репутацию искателя действия — всегда ищущий любовных приключений с любой встреченной им желанной девушкой или готовый малейшую обиду «превратить в нечто» либо везде находить что-то, на что можно держать пари. Аналогично, индивид может приобрести репутацию всегда доступного другим для определенного вида межличностных действий, всегда готового обеспечить окончательную проверку каждому, ищущему окончательного определения. В качестве архетипического примера часто изображается тип «стрелка» из вестернов; известные игроки в пул (бильярд) также могут обнаружить, что оказались в этой роли. Джон У. Гейтс-Поставь-Миллион явно привлекал любителей пари таким же образом [244]. Сегодня полицейские, обязанные (как уже указывалось) добиваться своего немедленного превосходства над всеми гражданскими лицами, с которыми они вступают в контакт, и подкрепляющие это требование немедленной готовностью прибегать к физическим санкциям, иногда обнаруживают, что вынуждены выступать в роли экзаменаторов. Мужчины-кинозвезды, постоянно играющие однотипные роли крутых героев, могут использоваться в качестве экзаменатора теми, кому случается повстречать их в общественных местах. Другой пример, по крайней мере для тех, кто пишет о них, дают популярные джазовые музыканты, известные своей язвительностью.

Ищет ли человек повсюду состязания характеров или постоянно «влипает» в них, можно предвидеть, что он долго не выдержит: любой с такими склонностями по законам вероятности в итоге будет выведен из соревнований. До тех пор пока каждая комбинация включает ощутимую азартную игру, упорный игрок может не рассчитывать на долгое будущее. Роль участника действия сама по себе долгоживущая, но ее исполнители могут продержаться лишь недолго, разве что на телевидении.

Как есть специализация людей, так есть и специализация знаков. Определенные обиды могут определяться как такие, которые честный человек вынести не может. Есть критические моменты, воспринимаемые всеми участвующими как заходящие слишком далеко; как только они наступают, оскорбленный человек не может принять извинения, он вынужден отнестись к ним всерьез и предпринять шаги для восстановления нормативного порядка, если хочет сохранить свою честь. Среди множества слов, которые может услышать честный ковбой, он должен, какими бы мирными ни были его намерения, распознавать несколько известных всем как «воинственные». Как только поступкам приданы такие специальные функции, они могут использоваться агрессором в качестве призыва к действию, которого нельзя избежать. Обдуманно и подчеркнуто выполненные, эти поступки испытывают честь реципиента, то есть его готовность независимо от цены придерживаться кодекса, по которому он живет. Все стороны понимают само оскорбление как несущественный, просто удобный повод; основное значение поступка состоит в том, чтобы служить как фронтальное испытание претензии человека на то, что он человек чести [245]. Так, традиционное заявление: «Ты подавишься своей ложью» — являлось традиционной mentia — поступком, посредством которого оскорбленная сторона заставляла обидчика вызвать говорящего на дуэль [246]. Плевок в лицо другому человеку — менее джентльменский и более обычный пример. Ныне в Америке в расовых отношениях столь же провоцирующе использование белым человеком слова «ниггер». Другие поступки служат тестами в более узко очерченных группах. Учитель в городских трущобах, утверждающий школьные правила против опозданий, рискует тем, что опоздавшие прогульщики хладнокровно будут смотреть ему в глаза, чтобы подчеркнуть вызов [247]. Эти испытывающие поступки являются излюбленными ходами в состязании состязаний.