Георгий Почепцов - Виртуальные войны. Фейки

Нам встретилась также интересная интерпретация этой модели: «Вместо того чтобы вводить стабильность или подчинение с помощью большой дубинки и хорошей дозы страха, идущего сверху, правительство пытается сделать так, чтобы послушание ощущалось как игра. Это метод социального контроля, одетый в систему набора очков. Это геймифицированное послушание» [1082] Botsman R. Big data meets Big brother as China moves to rate its citizens // www.wired.co.uk/article/chinese-government-social-credit-score-privacy-invasion . .

Со временем мир, вероятно, придет к пониманию того, что нужны разные правды, и он сможет работать с такой сложной структурой, не сводя ее к одному варианту. Как можно переиначить советский стишок: «Правды разные нужны, правды разные важны». Сегодня мы находимся только на начальной фазе этого перехода. Для следующего шага нужны более развитые гуманитарные и социальные науки, способные работать со множеством правд.

Человечество очень успешно в работе с виртуальностями: от всемогущего и вездесущего Бога до телесериалов. Каждый взгляд в любую сторону сразу демонстрирует, как виртуальность создает вариант английского парка из густого леса. Мы начинаем двигаться по проложенным для нас дорожкам так успешно, что реальность отступает на задний план.

Виртуальные конструкты закрывают нам глаза, предоставляя единственный вариант решения, и мы идем как слепцы за поводырем. Шаг влево, шаг вправо может привести нас к катастрофе. Это бывает выгодно либо для коллективного, либо индивидуального выживания. И в любом случае неподчинение тому, что видят и, соответственно, думают все, ведет к осуждению и наказанию со стороны коллектива.

Медиа порождают этот вариант канонического видения. Все информационные потоки, например, телевидение, направлены на оправдание имеющегося политического порядка. Ни одно массовое средство не может позволить себе рушить имеющийся порядок. Когда это происходит, нарушается синхронизация мира и мыслей о нем, и одновременно может начаться Майдан, направленный на возвращение синхронизации.

Виртуальный конструкт является поведенческим аналогом, призванным разрешить и активировать тот или иной вариант социально необходимого поведения. По этой причине виртуальные конструкты направлены на блокировку неправильного поведения и подталкивание к правильному поведению. Это делается путем задания правильного поведения как нормы, как нормативного варианта. Он облегчает принятие решений человеком, поскольку оставляет малое число допустимых вариантов поведения.

Виртуальные конструкты задают нам понимание мира в двух плоскостях. С одной стороны, это модель/картина большого мира, к которому мы вообще не имеем доступа, кроме медийного рассказа о нем. И с другой стороны, это малый мир, который доступен нашим непосредственным ощущениям, но который тоже должен интерпретироваться и реинтерпретироваться для нас кем-то извне.

Мы живем в большом мире, который реально очень слабо знаем, хотя нам хорошо известны все его виртуальные конструкты, заменяющие нам реальность. Именно они являются для нас правдой об окружающей нас действительности, а не сам мир. Каждый такой базовый виртуальный конструкт управляет целой серией поведенческих конструктов, вытекающих из него.

Ярким примером нашего незнания является, например, количество преступлений, окружающих нас. Исследования показывают, что это количество сегодня в 8 раз выше, чем реальная отчетность [1083] Титаев К. и др. Как реальная преступность отличается от официальной // www.vedomosti.ru/opinion/articles/2018/06/14/772694-realnaya-prestupnost-otlichaetsya . [1084] Когда в России чаще всего обращаются в полицию? // paperpaper.ru/campus/kogda-v-rossii-chashe-vsego-obrashayutsya-v/ . . Оказывается, что и СССР был лидером по числу убийств и самоубийств: «К началу перестройки в середине 1980-х годов СССР был на 5 месте в мире по количеству убийств на душу населения, уступая лишь таким странам, как Колумбия, где в те годы шла война против наркомафии. При этом в РСФСР индекс количества убийств на 100 тыс. человек населения был еще выше, чем в среднем по СССР. Если в 1970 году в РСФСР было совершено 9,8 тыс. убийств, то в 1975 году уже 14 тыс., а в 1980 году — 18 тыс. Можно сравнить эти данные, уже немного снизившиеся к 1989 году (12,4), с данными по Франции (1,1), Германии (1,0) и Англии (1,04). Даже отдельно в Северной Ирландии, где в те годы шли кровавые столкновения, индекс количества убийств был почти в 3 раза ниже (4,72), чем в среднем по „нравственному“ СССР» [1085] По убийствам — впереди планеты всей (о чем молчали в СССР) // newsland.com/user/4297710442/content/po-ubiistvam-vperedi-planety-vsei-o-chem-molchali-v-sssr/6438500 . .

То есть наша картинка этого конкретного среза действительности в голове и по прошлому, и по настоящему времени ничего общего не имеет с реальностью. Мы живем в мире бравурных отчетов о борьбе с преступностью, но не в действительности.

Или такой пример. Из уст социолога А. Степанова прозвучал странный взгляд на Чернобыль: «Прошло более 30 лет с момента аварии на Чернобыльской атомной станции (ЧАЭС), которая по своим масштабам и последствиям превратилась в катастрофу. Чернобылем сейчас называется многое: и компьютерные игры, и фантастические романы, но основополагающий его смысл — это место, откуда началась атомная катастрофа, иное место, никак не связанное с населенным пунктом Чернобыль. А был ли Чернобыль на самом деле или это результат переплетения политических стратегий и практик, умело навязывающих то или иное видение катастрофы на ЧАЭС? А был ли Чернобыль тем самым „антропологическим шоком“, описанным Ульрихом Беком сразу после катастрофы в 1986 году, призванным изменить представления о риске и политике, о техниках и технологиях? Данные вопросы актуальны и после катастрофы на Фукусиме. Как ни странно, Чернобыль отходит на второй план не только потому, что это авария из „прошлого века“ технологий, но и потому, что проблема Чернобыля — это деполитизированная проблема, выведенная не только из политической повестки дня, но и из поля политики» [1086] «Чернобыля никогда не было» или невидимая сторона мирного атома // cisr.ru/news/chernobylya-nikogda-ne-bylo-ili-nevidimaya-storona-mirnogo-atoma/ . .

То есть и здесь в окружающем пространстве мы видим то, что нам навязали увидеть. Мы видели подвиг героев, но не знаем по сегодняшний день, какова же была реальная причина трагедии и кто понес за это наказание.

Степанов увидел в проблеме Чернобыля разные дискурсивные практики, что было связано со строительством АЭС на территории Беларуси: «Мною были выявлены две различные дискурсивные коалиции, которые противостояли друг другу на поле Чернобыльской политики в Беларуси в различные периоды. Нарратив „преодоления“ в большей степени был направлен на то, что последствия катастрофы нельзя ликвидировать, их можно преодолеть или минимизировать. Другой нарратив связан с тем, что катастрофа произошла не в Беларуси и ее последствия более страшны для Украины, а период замалчивания информации и позднее переселение пострадавших имели отношение к периоду советской власти и не связаны с периодом белорусской независимости. Он вписывался в нарративные рамки „ликвидации“, которые подразумевают возможность уничтожения всех последствий катастрофы и возрождение жизни на пострадавших территориях» [1087] Доцент ЕГУ: 30 лет спустя — а был ли Чернобыль? // ru.delfi.lt/news/live/docent-egu-30-let-spustya-a-byl-li-chernobyl.d?id=71092480 . .