Юн Эльстер - Объяснение социального поведения. Еще раз об основах социальных наук

Все до сих пор обсуждавшиеся эмоции вызываются убеждениями, которые существуют (или возможно существуют) в модусе уверенности. Но есть также эмоции – надежда, страх, любовь или ревность , которые по сути своей связаны с убеждениями, существующими в модусе вероятности, или потенциальности. Эти эмоции порождаются мыслями о хороших и плохих вещах, которые могут случиться или не случиться в будущем; о хороших или плохих ситуациях, которые могут сложиться или не сложиться в настоящем [125]. В общем и целом эти эмоции требуют того, чтобы соответствующее событие (или ситуация) рассматривалось как более чем представимое, то есть должен быть серьезный шанс или нисходящая каузальная теория (downhill causal theory), что он действительно может произойти. Мысль о выигрыше большого приза в лотерею может породить надежду, но не восходящую (uphill) мысль о получении значительного дара от неизвестного миллионера. Эти эмоции, как представляется, требуют, чтобы событие (или ситуация) не дотягивало до того, чтобы считаться чем-то, что должно произойти наверняка. Если я знаю , что меня скоро казнят, я могу испытывать отчаяние, а не страх. Согласно Стендалю, любовь в равной степени вянет, когда человек уверен в том, что его чувство взаимно, и когда он уверен, что никогда не добьется взаимности. Согласно Ларошфуко, ревность может исчезнуть в тот момент, когда человек узнает , что человек, которого он любит, влюблен в кого-то другого.

Некоторые эмоции порождаются контрфактическими (counterfactual) мыслями о том, что могло случиться или что человек мог сделать. Разочарование – это эмоция, возникающая, когда положительное событие, на которое возлагали надежду, не реализуется [126]. Сожаление – это эмоция, проистекающая из осознания, что желаемое событие могло бы произойти, если бы мы сделали иной выбор. Позитивные противоположности этих эмоций (вызываемые тем, что не произошло отрицательное событие) иногда называют соответственно восторгом (elation) или ликованием (rejoicing) (в повседневном языке они обычно сливаются воедино под именем облегчения (relief)). Если разочарование и восторг предполагают сравнивание разных исходов данного выбора, вызванных разными ситуациями, сожаление и ликование предполагают сравнение разных выборов в рамках одной ситуации. В некоторых случаях негативные события могут приписываться обоим источникам. Если я промок по пути на работу, я могу отнести это на счет случайного метеорологического события или того факта, что я не взял зонт. Хотя я могу предпочесть первый фрейминг, этот пример принятия желаемого за действительное может подвергнуться ограничениям со стороны реальности (глава VII), если, выходя из дома, я слышал прогноз о том, что будет дождь.

Роль эмоций в порождении счастья (или несчастья) предполагает идею валового национального счастья (gross national happiness product). Обычные методы измерения экономических процессов, конечно, более объективны. Но, в конце концов, нас не так уж беспокоит объективность в смысле физической измеримости. Причина того, почему мы хотим знать об экономических результатах, заключается в том, что они вносят вклад в субъективное чувство благополучия или счастья. Более того, счастье может исходить из источников, которые не поддаются объективному количественному измерению. В 1994 году, когда Норвегия принимала у себя зимние Олимпийские игры, стране пришлось с существенными затратами построить новые спортивные сооружения и здания для размещения участников. Доходная часть может включать деньги, потраченные в стране туристами и посетителями спортивных соревнований, а также выручку, генерируемую возведенными сооружениями в дальнейшем. Экономисты, проводившие эти расчеты, не были уверены в том, что доходы и расходы на Игры могут сравняться. Но я совершенно уверен (но, конечно, не могу этого доказать), что если мы включим сюда эмоциональные выгоды для населения Норвегии, то Игры, возможно, принесли даже бо́льшую прибыль. Неожиданно большое число золотых медалей у норвежской сборной создало в стране атмосферу коллективной эйфории, которая была тем сильнее, чем неожиданнее была победа. Объективное число побед в значительной степени было обязано своим резонансом элементу субъективного удивления [127]. Более близкий по времени пример: победа французской футбольной сборной на ЧМ в 1998 году, а также ее поражение в 2002 году породили чувства эйфории и уныния, интенсивность которых во многом была связана с эффектом неожиданности.

Обычно трудно сравнивать эмоциональный компонент благополучия с другими его составляющими. То, что положительные эмоции на пике интенсивности больше влияют на счастье, чем простое гедонистическое благополучие, ничего не доказывает, пока мы не выясним, как часто случаются эти пики интенсивности. К тому же мы не понимаем, сопровождается ли (и если да, то в какой степени) предрасположенность к эмоциональным подъемам склонностью к эмоциональным спадам. Если ответ положительный, то не является ли жизнь в устойчивом довольстве в целом более счастливой, чем жизнь, в которой эйфория и дисфория сменяют друг друга? Как заметил Монтень, ответ зависит от обстоятельств, которые создает среда: «Если мне скажут, что преимущество иметь притупленную и пониженную чувствительность к боли и страданиям связано с той невыгодой, что сопровождается менее острым и менее ярким восприятием радостей и наслаждений, то это совершенно верно; но, к несчастью, мы так устроены, что нам приходится больше думать о том, как избегать страданий, чем о том, как лучше радоваться» [128]. Идеал притупления всех эмоций, который мы находим у многих древних философов, особенно в стоицизме и буддизме, возник в обществах, дававших больше поводов для эмоций с негативной валентностью. Монтень, писавший во времена Религиозных войн, опустошавших Францию, возможно, был в сходной ситуации.

Опосредованная связь между эмоцией и действием – это тенденция (готовность) к действию. Последнюю можно также рассматривать как временное предпочтение. Как представляется, с каждой из основных эмоций ассоциируется одна (или несколько) таких тенденций.

Хотя гнев и картезианское негодование вызывают одну и ту же тенденцию к действию, стремление, связанное с гневом, сильнее. Эксперименты показывают, что подопытные готовы нести бо́льшие расходы, чтобы причинить вред тем, кто причинил вред им самим, чем тем, кто причинил вред третьим лицам. По окончании Второй мировой войны американцы с большей страстью желали наказать нацистов, которые плохо обращались с американскими военнопленными, а не тех, кто нес ответственность за холокост. Исключение, подтверждающее правило, составляли евреи – члены Администрации Рузвельта.