Дэвид Грин - Возвращение в гражданское общество

Свобода связана с выбором образа жизни, но это не означает, что человек может по собственному произволу отказаться от всех своих обязанностей. Если мужчина и женщина дают жизнь новому человеку, было бы разумным ожидать, что они станут заботиться о ребенке, пока тот не вырастет. Отказ от этой обязанности нельзя расценивать как легитимный выбор образа жизни. Некоторые участники общественных дискуссий утверждают: настаивать на том, чтобы родители заботились о детях, пока они не повзрослеют, – значит проявлять авторитаризм. Но если, как я полагаю, свобода основана на добровольном принятии некоторых основополагающих обязанностей, то в их число, несомненно, входит и обязанность быть заботливым отцом и матерью собственных детей. Сейчас, однако, в подобных основополагающих вопросах наблюдается немалая путаница.

Сторонники гражданственного капитализма традиционно считают, что брак не только выбор, но и обязательство, торжественное обещание супругов поддерживать друг друга и будущих детей, сделанное перед лицом родных, друзей и представителей власти. Возврат к пониманию брака как обязательства не означает восстановление главенства мужчины в семье или того, что женщина не должна работать.

Брак стал более равным партнерством, и это справедливо, поэтому нет никаких оснований, препятствующих матерям работать, когда их дети находятся в школе, особенно если заработков одного супруга недостаточно, чтобы поддерживать семью материально. Но если брак воспринимается лишь как «временное удобство», он перестает выполнять свою уникальную задачу – воспитание граждан для жизни в условиях свободы [241] .

Ценность «брака-обязательства» для свободного общества состоит в том, что дети, глядя на родителей, приобретают способность к самопожертвованию и чувство долга. Они приобретают их, подражая поведению родителей, особенно матери. В этом смысле можно сказать, что свобода строится на самоотверженной любви матери к детям. Но если родители ставят на первое место собственные интересы, они вряд ли могут научить детей думать о других. Начиная с 1940-х годов Йозеф Шумпетер предупреждал об опасности, которой грозит свободному обществу подрыв института семьи. По его словам, в голове у многих родителей возникает вопрос: «Почему это мы должны ставить крест на своих мечтах и обеднять свою жизнь ради того, чтобы на старости лет нас оскорбляли и презирали?» [242] Если в голове большинства родителей именно этот вопрос приобретет первостепенную важность, дни семьи сочтены.

Свобода основывается на том, что определенные институты, обычаи, ценности и обязанности воспринимаются как священные. Некоторые сторонники свободного рынка и многие левые, наверное, отнесутся к этому тезису с иронией, но основатель «чикагской» экономической школы Фрэнк Найт убедительно показал, что у классического либерализма всегда были свои священные и неприкосновенные элементы, среди которых первое место занимает частная собственность [243] . И, может быть, ради сохранения свободы столь же священный статус необходимо придать и идее брака как обязательства?

Социальная рыночная экономика

Прежде чем переходить к конкретным предложениям, стоит прояснить один вопрос, способный вызвать путаницу. Среди критиков тэтчеризма есть сторонники социальной рыночной экономики, и у подхода, изложенного в этой книге, имеются точки соприкосновения с этой точкой зрения – по крайней мере в том, что касается поддержки рыночной конкуренции. Однако между этими концепциями есть и существенные различия.

В общепринятом понимании термин «социальная рыночная экономика», по сути, означает капитализм плюс масштабное «государство всеобщего благосостояния», в том числе не финансируемые самими людьми социальные выплаты, намеренное перераспределение доходов и навязывание работодателям социальных льгот для сотрудников, ухудшающее ситуацию в сфере занятости. Очевидно, эта традиция противоречит одному из центральных тезисов концепции, которую я называю гражданственным капитализмом, – тезису о том, что «социальное государство» вытесняет гражданское общество. Сторонники «популярной» версии концепции социальной рыночной экономики значения этой проблеме не придают, а если и придают, то явно недостаточное.

Существует, однако, и более давняя научная традиция «социальной рыночной экономики», имеющая много общего с концепцией гражданственного капитализма. Речь идет о группе Ordo, в которую входили либералы, поставившие своей целью построение на руинах гитлеровской Германии подлинно свободного общества. В эту группу (ее название связано с журналом, который она издавала, – Ordo: Jahrbuch für die Ordnung von Wirtschaft und Gesellschaft) входили Вальтер Эйкен, Вильгельм Рёпке и Людвиг Эрхард, ставший первым министром экономики послевоенной Западной Германии. Как продемонстрировал Норман Барри, взгляды участников Ordo лежали в русле традиции классического либерализма, однако они не соглашались с мнением многих экономистов о том, что рыночный механизм сам себя корректирует. В частности, они расценивали промышленные монополии как постоянно существующую опасность [244] . Они критически относились к теории laissez-faire и считали, что в основе свободы лежит не только рынок, но и тщательно продуманная система законодательства и нравственных принципов. Эйкен, в частности, утверждал: «Нельзя допускать, чтобы экономическая система действовала по принципу самоорганизации. Поэтому о возвращении к laissez-faire не может быть и речи» [245] . Как мы уже отмечали с цитатами в руках, такой же точки зрения придерживались Адам Смит и Хайек.

Однако либералы из Ordo одинаково скептически относились и к концепции laissez-faire, и к перераспределительной роли государства. Они однозначно выступали за помощь государства «жертвам» рыночной экономики, но не поддерживали «социальное государство», ставшее характерным для Германии со времен Бисмарка [246] .

Таким образом, теория либералов из Ordo имеет немало общего с концепцией гражданственного капитализма, но сегодня термин «социальная рыночная экономика» трактуется не так, как это делали Рёпке, Эйкен и Эрхард, а означает капитализм плюс «государство всеобщего благосостояния». И сегодня, в 1990-х, мы видим, как «государство всеобщего благосостояния» подрывает силу и разнообразие гражданского общества, занимая то место, где раньше в индивидуальном порядке действовали идеалисты-добровольцы.

Практические предложения

В этой книге я не ставлю целью представить полномасштабную программу реформ. Вместо этого я попытаюсь изложить свое мнение об общих направлениях преобразований в сфере образования, здравоохранения и помощи бедным. Эти секторы услуг были выбраны потому, что в глазах многих они, несомненно, представляют собой сферу компетенции государства.