Марсель Мосс - Социальные функции священного

Тем не менее в магии, как и в религии между негативными и позитивными обрядами существуют тесные корреляции. Мы предполагаем, не имея на настоящий момент возможности удовлетворительным образом это показать, что любой позитивный ритуал, всякое позитивное свойство непременно соотносится с негативным ритуалом или свойством. Например, табу, связанные с использованием железа, соответствуют магическим качествам кузнеца. Сколь бы необязательным ни был позитивный обряд, он более или менее непосредственно связан с негативным, который или является обязательным, или, по крайней мере, представляется санкционированным неизбежностью и механическим характером результата. Мифологические существа и действия, исполнители ритуалов и мифы — все это как в магии, так и в религии подвержено действию ограничений и запретов. Самые заурядные магические предметы, самые обычные магические обряды, деревенские костоправы, подковы всегда внушают в некотором роде уважение. Самый простой магический обряд, самый невинный спиритический сеанс не происходят без опасений; всегда есть сомнения, преходящие моменты отступления, возникающие вследствие насаждаемого религией отвращения к магии. Магия притягивает и одновременно отталкивает. Здесь мы возвращаемся к окружающей магию таинственности и загадочности, которые нам показались отличительным признаком, когда мы давали ей определение, и в которых теперь мы видим признак создающих ее коллективных сил. Магия, таким образом, включает систему присущих только ей ритуальных запретов, настолько не случайную, что сама эта система помогает характеризовать магию. Помимо того, магия тесно связана со всей системой коллективных запретов, включая и религиозные; связь эта столь тесна, что в каждом конкретном случае трудно определить, проистекали магические свойства из запрета или запрет носит магический характер. Так, остатки пищи считаются магическими, потому что они представляют собой табу, и они являются табу, поскольку существует опасение, что они могут оказаться использованными в колдовских целях. Магия явно отдает предпочтение запретным предметам. Лечение от возникших вследствие нарушения табу болезней и неудач — одна из ее специальностей, посредством которой она составляет конкуренцию искупительной деятельности религии. Она использует для своих целей нарушения табу, она придает особое значение остаткам, которые религия запрещает использовать: остаткам жертвоприношений, которые должны быть израсходованы или сожжены, крови, менструальной крови и т. д. В этом отношении негативная часть магии, на различные маски которой мы взглянули, является перед нами как творение коллективное. Только коллектив способен создавать такие законы, устанавливать запреты и поддерживать чувство отвращения к их нарушению; за всем этим и стоит магия.

Помимо того что эти запреты и страхи нарушения соблюдаются социально, спрашивается, что же в теоретически мыслимом отдельном индивиде может создавать и питать подобные опасения? Повторяющийся опыт опасного и вредного приводит лишь к тому, что ему даются инстинкты, ограждающие его от реальной опасности. Но речь идет не об этом. Человеческое сознание наполнено химерическими страхами, происходящими исключительно из взаимного возбуждения объединенных в группу индивидов. В действительности, если магическая химера универсальна, то объект страхов варьирует от одной социальной группы к другой. Эти страхи порождены коллективным возбуждением посредством некоторого рода неосознанного соглашения и передаются с помощью традиции. Они всегда специфичны для данного общества. Суеверие, которое вроде бы должно быть наиболее распространенным, а именно боязнь сглаза, определенно не встречается ни в Австралии, ни в Меланезии, ни Северной Америке, ни, в сколь-нибудь чистом виде, даже в древней и современной неисламизированной части Индии.

Итак, мы пришли к мысли, что даже в основании магии существуют аффективные эмоциональные состояния, порождающие иллюзии, и что эти состояния не являются индивидуальными, а происходят из смешения собственных чувств человека и чувств всего общества. Здесь видно, в какой степени мы приблизились к теории, предложенной Леманом. Эта теория с позиции индивидуальной психологии объясняет, как известно, магию ошибками восприятия, иллюзиями, галлюцинациями, с одной стороны, и эмоциональными, глубокими или бессознательными состояниями, состояниями ожидания, предубеждения, возбудимости, с другой; и те и другие варьируют от простых психических автоматизмов до настоящего гипноза.

Как и этот автор, мы видим, что психология ожидания и иллюзии лежит в основе явлений магии. Даже самые тривиальные обряды, выполняющиеся совершенно машинально, всегда сопровождаются определенным минимумом эмоций, опасений и надежд. Магическая сила желания осознается настолько, что большая часть магии состоит только из желаний: магия наведения порчи, восхваления, эвфемизмов, мольбы и, наконец, фактически почти все заклинания. С другой стороны, мы видели, что направленность и произвольный выбор, которые играют решающую роль в определении ритуала и отдельных магических верований, происходят из избирательной направленности внимания и состояния моноидеизма, когда одной идеей охвачена вся группа людей. Это видно, например, в случае, когда один и тот же объект используется в двух противоположных обрядах, как, скажем, древесина дерева аг/са, горящий уголь которого закапывают в землю, чтобы остановить бурю (агка — «молния»), или расстилают его ветвь на земле, чтобы вышло солнце (area). Одно и то же средство может по желанию быть ориентировано в двух противоположных направлениях без какого-либо противоречия. Обычно внимание исполнителей обрядов и других присутствующих участников настолько напряжено и, с другой стороны, они ощущают, что наблюдаемое для них столь значимо, что они не могут представить, что возможно отвлечься, не причинив при этом вреда. Любое вмешательство, нарушающее ход обряда разрушает его и тем самым портит результат: спиритические сеансы, например, не допускают отвлечения внимания. В волшебных сказках довольно часто встречаются свидетельства того значения, которое придается непрерывности внимания в обряде: это просьба что-нибудь дать, произнесенная во время совершения обряда, в особенности обряда, направленного на разрушение колдовских чар ведьмы; внезапно появляется старуха, конечно, это сама колдунья; она просит подать ей что-либо из предметов обихода; если ее слушают, то волшебство перестает действовать против нее.

Мы согласны с Леманом в том, что магия предполагает особую умственную возбудимость человека и что иногда у него развивается сверхчувствительность, как, скажем, у лозоходцев. При этом мы не согласны с тем, что маг может войти в такое состояние сам по себе и что он ощущает себя изолированным. За Моисеем, ударяющим в скалу, стоит весь народ Израиля, и если сомневается Моисей, то народ Израиля — нет; за деревенским колдуном, ищущим воду с помощью лозы, стоит страстное желание всего поселения. Мы считаем, что состояние отдельного человека всегда обусловлено состоянием общества. Психологическая теория Лемана объясняет, что эта роль общества в современной магии почти целиком подсознательна. Леман мог не заметить этого и, соответственно, не придать этому значения. Мы согласны с тем, что в наших культурах то, что осталось от традиционной магии, редко имеет характер группового действия. Однако эти обедненные и омертвевшие формы нельзя рассматривать в качестве изначальных. Именно в примитивных обществах, где рассматриваемые явления более сложны и богаты, следует искать факты, объясняющие ее происхождение и коллективный характер. Причем нашим выводам не противоречат наблюдения психологов: всякий раз, наблюдая вновь возникшие магические действия, они могли констатировать, что они всегда реализуются на собраниях сочувствующих в небольших спиритических и оккультных кружках.